Похищение Цирцеи - Лив Стоун

Выпускаю светящийся шар над нами и сажусь на выступ. Кажется, минипигу это нравится: закрыв глаза, он прижимается к моему животу.

– Маленький негодяй, – весело говорю я, поглаживая его по спине.

Так более разумно: во всяком случае, лучше подождать, пока его преследователи не выдохнутся и не сдадутся.

Должна признаться, меня это даже успокаивает. Знать, что он тут, в моих объятиях. Образ молнии, появляющейся в руке Зевса, до сих пор преследует меня. Не могу не думать об отношениях с отцом, после того как стала свидетелем непростых отношений Гермеса с Зевсом. И тот факт, что бог, который мне нравится, находится рядом, побуждает заговорить о самом сложном моменте моей жизни.

– У меня тоже были конфликтные отношения с отцом. Я часто злила его. Не так сильно, как ты, но все же.

Мой голос срывается, и минипиг открывает глаза, чтобы посмотреть на меня.

– Видишь ли, за день до того, как он умер, мы поссорились. Я хотела погулять поздно вечером, а он запретил, поэтому я предъявила ему абсурдные обвинения… Я сказала ему, как сильно зла на него за то, что он больше не присутствует в моей жизни, в то время как он ничего не мог с этим поделать.

Угнетение, которое я всегда испытывала, когда думала обо всем этом, разливается в горле и в груди. Слезы подступают к глазам, и я вынуждена сглотнуть, чтобы продолжить. Минипиг сидит неподвижно.

– Я сказала ему, что ненавижу его, понимаешь? В глубине души я знала, что на следующий день мы забудем об этом и будем жить дальше. Никогда не думала, что это станет последней фразой, которую скажу ему… Но оказалось именно так. Он так и не проснулся.

Тру глаза, шмыгая носом.

– Ты думаешь… ты думаешь, он умер из-за меня?

Поросенок запрыгивает на стенку и снова обретает человеческую форму. Мне остается поднять взгляд и увидеть его глаза, полные нежности.

– Иди сюда, – говорит он, притягивая меня к себе на колени.

Прижимаюсь к нему, расстроенная.

– Не говори так – ты не виновата в его смерти. Никто не виноват.

– Но наш последний разговор…

– Цирцея, я сопровождал множество теней и могу заверить тебя, что ни одна из них не размышляет о последних словах, которыми обменялась с близкими. Все тени вспоминали о свои любимых только хорошее.

Его слова поражают меня настолько, что начинаю колебаться.

– Ты говоришь это не для того, чтобы сделать мне приятно?

– Я говорю правду.

Я верю ему. Может быть, его «обещание» Аиду и показалось мне несколько легкомысленным, но сейчас я ему верю. Прижимаюсь ухом к его груди и слушаю, как медленно бьется сердце. Сердцебиение богов, вневременное и спокойное, отличается от человеческого.

– Пойдем, милая, – шепчет он мне, окончательно успокаивая.

– Перестань говорить, что я милая или добрая, – ворчу я.

Слышу, как он смеется, и у меня тоже вырывается смешок. Мне нужно время, чтобы прожить горе. Мне удалось сказать эти слова вслух. И, произнося их, осознаю, что долгие годы верила в то, что из-за них умер отец.

Прижатая к богу, чувствую, как многолетняя тяжесть вины спадает с плеч.

– Гермес?

– Мхм?

– Поцелуй меня, – прошу я на одном дыхании. – Не хочу больше терять время и жалеть.

Выпрямляюсь, чтобы повернуться к нему лицом. Он не реагирует, потому что его воля в этом вопросе колеблется.

– Поцелуй меня, – повторяю я с нажимом.

Он тает, и я наконец могу поцеловать его снова. Его руки снова обхватывают мое лицо, и на этот раз он позволяет себе сдаться. Прижимаюсь своим языком к его, и они сплетаются, чередуясь с покусыванием губ. Гермес глухо рычит, от чего я вздрагиваю. Я прижимаюсь к нему и позволяю пальцам скользить по его сильным плечам. Его мышцы напряженные и такие твердые… Я хочу гораздо большего, хочу полностью его изучить, исследовать каждый уголок кожи! Он, покусывая мою нижнюю губу, запускает руку под платье, вдоль моей ноги. По моему телу пробегает дрожь, которая заставляет его улыбаться. Он прижимает обжигающую ладонь к моему бедру. Его пальцы несколько раз задевают мой пах, от чего перехватывает дыхание во время поцелуя. Сдерживаю мольбу, прикусив язык. Он пользуется возможностью, чтобы зарыться в мою шею, я изо всех сил цепляюсь за его затылок.

– Гермес, пожалуйста, – выстанываю я.

Внезапно он останавливается, но я не сразу это осознаю. Только когда он хватает меня за талию и прижимает к стене, прихожу в себя. Он встает и отходит на несколько шагов, охваченный беспокойством. Я остаюсь в недоумении, с задранным платьем, болящими от поцелуев губами и укусом на шее.

– Что? – в конце концов говорю я, запыхавшись.

– О, Зевс, ты бы знала, как меня возбуждаешь, – раздраженно бросает он.

В конце концов он поворачивается ко мне, золотая маска закрыла половину его лица, а над ушами появились два маленьких серебряных крылышка. Не говоря уже о том, как тесны стали его штаны. Меня обдает жаром. Я сжимаю ноги, чтобы сдержать огонь, пожирающий низ живота.

– Думаешь, Преисподняя поверит, что между нами ничего нет, если я появлюсь в таком виде? Если Аид увидит меня, не задумываясь, применит наказание!

Обеспокоенная, бормочу бессмысленный ответ, который, надеюсь, все же будет полезен.

– Хм, кто-то другой вполне мог бы быть причиной, нет?

Он печально известен любвеобильностью.

– После того, что я только что сказал ему? – сомневается Гермес, качая головой. – В любом случае, такое происходит только с тобой.

Он оставляет меня в недоумении. Правда, мы могли бы быть более сдержанными. Но это, прежде всего, означает, что в ночь праздника Эроса именно я и только я привела его в такое состояние, а не свидание, которого он с нетерпением ждал. Что ж, мне хочется радоваться, но он слишком расстроен ситуацией, чтобы я могла себе такое позволить.

И к тому же, черт!

– У меня осталось всего шесть ночей. Пять, не считая сегодняшнюю. Мы будем ждать суда Аида, прежде чем у нас появится шанс прикоснуться друг к другу? Что, если мой приговор – река Лета или сто лет с Танатосом? Значит, мы никогда не переспим?

Кажется, я задела за живое. Он скрещивает руки и кивает.

– Дай мне подумать, – говорит он, снова усаживаясь на стену, но уже в трех метрах от меня.

– Преисподняя, – бормочу я, разочарованная.

Может быть, ему в голову придет невероятная идея? Все, что он говорит, несет другой смысл, не так ли?

– Зачем ты сказал это Аиду? – спрашиваю я. –