Лозоходец - Айлин Лин
– Дадут ему казённое, – не унимался тип.
– Вот сам казённое и поносишь… Кто посмеет чужое взять, отобрать или покрасть, сам лично зашибу, – я не стал повышать голос, гнев нашёл свой выход, клокоча в груди яростным пламенем, возможно, оттого каждое негромко произнесённое слово разнеслось по всему бараку, ударилось в тёмные углы, и было услышано всеми присутствующими.
Никто не посмел что-то вякнуть против. Все молчали. Только потрескивали дрова в печке. Ко мне подошёл Григорий, невозмутимый, как всегда.
– А я помогу. Ишь до чего дожили, спать в валенках ложимся, чтобы не украли!
Рядом встал Миша и Пашка, робко отступив за мою спину под взглядами заключённых. Поднимались ещё мужики, и подумалось мне, что не всё ещё потеряно. И в лагере можно оставаться людьми.
А потом вспомнился Старый. И радость утихла. Смогу ли я не запятнать себя кровью? Если Чигурову затея понравится, он вынудит меня драться так или иначе. Зря согласился. Сожаление запоздало, что-то подсказывало мне – не отвертеться теперь от Старого.
Дед подошёл ко мне через три дня в столовой.
– Бугай, отойдём, – кивнул он в сторону.
Григорий потеснился, пропуская меня, проводив задумчивым взглядом.
Мы отошли к окну, Старый отогнал мужичка, что трепетно выбирал крошки махорки из самодельного кисета, сворачивая «козью ножку».
– Чигуров согласился на твои условия. Любопытно ему стало, – повернулся ко мне дед.
– Но это не значит, что он не велит убивать или калечить?
– Начальству не прикажешь, – кивнул старик, – и отказаться ты не можешь. Я слово дал. За тебя. Кому пайку добавить? Покажи.
Я описал Васю и Пашку, не решаясь тыкать в них пальцами, не надо лишних разговоров. Дед кивнул.
– С завтрашнего дня. И бой. Завтра. После ужина. Не подведи меня, Бугай, – похлопал старик по плечу.
– Что за дела у тебя со Старым? – хмуро спросил Гриша, когда я вернулся на место.
– Не обессудь, но это личное, – ответил я.
Сосед мой хмыкнул:
– Смотри, как бы потом общественным расстрелом не обернулось. Он бараки «блатных» сурово держит, за что и благоволит ему Чигуров, да и поговаривают, не прочь иной раз и в картишки со стариком перекинуться. Тот на воле душегубом был, не одна смерть на нём. Есть им чего обсудить, опытом поделиться…
– Спасибо, что предупредил, – кивнул я, чувствуя, как стягивается на моей шее невидимая удавка. Пускай. Это хоть какой-то шанс для побега. Может, и глядеть за мной не так пристально будут, как за остальными. Кто знает. А домой вернуться надо.
Глава 25
От работы я не отказался и на лёгкий труд не перешёл, как предлагал Старый. Это было бы неправильно. И не потому, что во мне заговорило излишнее благородство. Но сидеть с сытой рожей, когда вокруг тебя все остальные едва живые от голода и непосильного труда… Неправильно это. Меня отец всегда учил, что должно вместе со всеми быть, хоть в семье, хоть в родной деревне. Горе – помогать всем миром, радость – делить тоже на всех. А ныне мои соседи по бараку навроде односельчан.
С утра мы снова шли на шахту, мороз крепчал, сегодня температура опустилась уже до минус сорока. Наш отряд взял ближе к лесу, там не так ярился ветер, норовящий сбить с ног, и шлось, хоть немного, но легче. Я впервые обратил внимание на природу этого сурового края. На вырубке было не до того. Деревья-исполины спали долгим зимним сном, я снял рукавицу и прикоснулся к задубелой коре, изрытой мелкими трещинками. Ствол, даже обледеневший, отозвался слабым теплом, будто напоминал, что живо дерево, только спит до весны. Под ногами хрустели палые листья, бывало, торчали из-под земли толстые корни с замёрзшим мхом, похожим на тёплое бархатное одеяло. Каждая иголочка была одета инеем, отчего лес напоминал владения Снежной королевы. Призрачный и великолепный. Он возвышался над нами, как напоминание о том, что тепло вернётся, давая дорогу новой жизни.
И снова хмурое ущелье. Мы шли, пригнувшись, но ветер то и дело отбрасывал нас назад, здесь он был злее, крепче, сшибая ослабленных людей с ног. Рядом со мной шёл конвоир преклонного возраста. Странно, таких обычно не ставят в охрану. Чёрный когда-то его волос посеребрился от седины, кожа потемнела и задубела, тёмные усы покрывали нити инея. Он, наплевав на инструкции, втыкал штык своего ружья в землю, чтобы противостоять ветру. В ствол забивался снег, но конвоиру было наплевать. Другие охранники не обращали на него внимания, борясь с порывами. Даже собаки жались к ногам солдат.
В шахте было тепло и тихо. Сюда ветер не доставал. И то время, что требовалось нагрузить телегу, было для нас почти отдыхом. Дальше мостки, с которых буря пыталась нас скинуть, страх и борьба со стихией.
Наверху не лучше. У промывочной стояли трясущиеся зеки, брызги воды, попадавшие на них, замерзали узорным кружевом на телогрейках, сковывали руки в непослушные клешни, повисли сосульками на головах и бородах. Лица арестантов стали синюшными, они не могли укрыться от непогоды даже в шахте, а стоять ещё долго, день только начался.
Старый охранник, что шёл рядом со мной, спустился в шахту, сел на большой камень, недалеко от входа, прислонил голову к стене, чуть в стороне от других конвойных. Трудно ему выдержать долгую смену, пусть и не приходится бегать с тележкой вверх и вниз. Потихоньку он разговорился с арестантами, что не чурались общения с ним.
– Кто это? – спросил я у Григория.
– Радченко Фёдор Филиппович, хороший человек.
– А говорили в конвоиры только убийцы да душегубы поставлены.
– Он и есть убийца, – невесело усмехнулся сосед.
– Как же? Говоришь, хороший…
– Дочь у него есть, Маруся. С фабрики завсегда поздно возвращалась, а он её встречать ходил. В Томске они жили. И вот однажды вечером шёл до дочери, а подле самой фабрики к ней пристала сволота местная, много её расплодилось. Снасильничать пытались девчонку. Фёдор Филиппович войну прошёл, потом остался при ГПУ служить. Не рассчитал со злости сил, схватил что под руку попалось, и отходил душевно поганцев, один возьми и помри. За то его сюда и отправили, вместе с Марусей.
– А её за что? – не понял я.
– Не за что, а почему. Никого из родни у них не осталось. Вдвоём на свете. Куда девчонке деваться, коли ни дома своего нет, ни близких. Пристроилась здесь. Медсестричкой в лечебных бараках. Так и живут.
– Убийцы тоже разные бывают, – присоединился к нашему разговору Миша,
