Истина лисицы - Юлия Июльская
Ёширо не хотел бы, чтобы она убивала из-за него. Он сам выбрал свою судьбу, когда вступился за ногицунэ. Но такова его религия: если видишь насилие и бездействуешь – сам совершаешь насилие. Он не мог этого допустить. И пусть Инари это не понравилось – что ж, такова воля богини. Он её примет с достоинством. Это всё, что ему осталось, – принять.
⁂
Дети, что обучались с Иоши, вовсю трезвонили о том, что скоро-скоро настанет новый год и природа проснётся, скоро-скоро Инари растопит остатки снегов и сквозь землю начнут пробиваться первые цветы.
День пробуждения – так здесь звали новое начало. В Шинджу в это же время праздновали Ночь огней. Где-то там готовились запускать в небо яркие искрящиеся цветы, что знаменовали наступление нового цикла.
В Шику не было никаких огней. Более того, когда Иоши рассказал об этой традиции, дети в ужасе отшатнулись, а Тэруо-сэнсэй, хотя и не был так обескуражен, всё же вставил своё замечание:
– Ты говоришь, огненные цветы распускаются в небесах при помощи порошка, который взрывается. Ты говоришь, эти всполохи видны издалека, а звуки летящих фейерверков так громки, что заглушают любую речь. А что же происходит с птицами?
Иоши никогда об этом не думал.
– Что происходит с животными? Что происходит с воздухом? Даже слишком много огня его отравляет – что говорить о взрывах?
– Но фейерверки – символ нового начала, символ расцвета, – попытался оправдаться он. Вдруг стало очень обидно за традиции своей страны. Как они смеют их осуждать? – Если бы вы только увидели, как они прекрасны! И как им радуются дети!
Дети, вопреки ожиданиям, не выказали никакого интереса и смотрели с недоверием.
– Мы выбираем безопасный способ радоваться, – улыбнулся Тэруо-сэнсэй. – Тот, что не распугает всех зверей в округе, не заставит их бежать из собственных домов и теряться, а птиц не заставит в панике меняться и изводить себя, пока не упадут замертво.
– Осуждаете, да? – в голосе прорезалась злость. Иоши не хотел злиться, это неправильно. А всё же слушать слова учителя было неприятно.
– Я лишь делюсь сведениями о последствиях, о которых ты мог и не знать. Раз уж ты один из нас, часть нашей соги, то наши правила – твои правила. А в основе хо у нас… – он выжидающе посмотрел на всю группу.
– Ненасилие, – хором ответили дети.
– Ненасилие, – тихо повторил Иоши, чувствуя себя самым слабым из учеников. – Я не думал, что нечто столь чудесное может быть для кого-то опасным, – произнес он.
– Я знаю, что не думал. Я говорю это не для того, чтобы вызвать стыд или вину. Ты один из нас, часть соги, наш брат. Никто не станет тебя винить за твои мысли, даже если они противоположны моим или любого другого осё. Я говорю это лишь для ясности. Ведь мы здесь с младенчества научены жить в гармонии со всем лесом, всеми соседями. Каждый значим. Вас же, вероятно, учили иначе?
Он лишь кивнул, не желая вдаваться в подробности. Самураи, да и люди в целом, не стремились к гармонии со всем островом. Дикий Ши был для чужаков опасностью. И хотя прямого насилия, конечно, не было – почти никто не стал бы убивать животное просто так, – а всё же задумываться о том, как люди мешают существованию прочих, они не привыкли. Уж тем более лишать себя такого изящного праздника из-за каких-то птиц… Нет, никто бы не стал отказываться от Ночи огней, даже осознавая весь вред, что она несёт остальным обитателям острова.
Когда пришёл День пробуждения, настало время – и вся согя вышла наружу, чтобы молиться Инари и быть с ней в этот миг. Они укрылись плащами, взяли свои скамейки для медитаций и, собравшись на большой поляне ровно над их храмом, обратили свои голоса и свои сердца к Инари. То же сейчас происходило и в других поселениях. В каждом городе, где был монастырь. А там, где не было монастыря, с верными кицунэ молились настоятели храмов.
Никто не читал молитвы вслух, как это было принято в Шинджу. Все сидели молча, каждый вёл с богиней свой разговор, но все они были одинаковы.
Он пропускал первые молитвы. Он не хотел служить Инари, он и своим-то богам не служил: ни Ватацуми, ни Хатиману. Инари была богиней своих дочерей, мужчины ей не поклонялись.
И всё же сегодня он смотрел на собравшихся и вновь чувствовал то, что почувствовал в тот день, когда стал частью соги. Здесь снова были все – и снова было хорошо. Каждый его принимал, каждый был ему братом, каждый дарил любовь, безусловную и вечную. А с ними, наверное, и богиня. Ведь если она любит этих своих детей, а он сейчас среди них, он сейчас один из них, – полюбит ли она и его?
Ему нравилось, как кицунэ относились к своей вере и своим жизням. Наверное, Инари действительно стоит того, чтобы ей служить. Наверное, эта богиня не предаёт, не оставляет в беде свой народ. Так почему бы…
Он закрыл глаза и вдохнул поглубже.
Каждое тело, подаренное Инари, отпускает жизнь в её руки, подчиняется её силе, служит её воле.
Служение дарит силу.
Служение дарит покой вечности.
Служение – это я.
Над лесом пронеслась волна звона бонсё. Ударили во внешний, самый большой колокол, в какой били лишь по особым праздникам.
Началось.
Иоши открыл глаза. Рядом с ним открыли глаза остальные сёкэ. Осё, судя по их движущимся головам, тоже уже смотрели вдаль и чего-то ждали. Но ничего не происходило. Иоши не понимал, что именно должно случиться, но раз все ждут – наверняка что-то всё же должно́.
Но нет. Всё оставалось неизменным. Тогда он решил тихо уточнить у соседа, мальчишки Мэсы, которому на вид было лет двенадцать, хотя внешность была обманчива и ему наверняка не меньше шестидесяти:
– Чего мы ждём?
– Капели, – так же тихо ответил Мэса, чуть склонив голову к нему.
– Что, прямо сейчас?
– Конечно, это ведь День пробуждения.
– Но это ведь не значит, что природа в тот же час должна избавиться от снега. Теплеет ведь постепенно.
– Теплеет постепенно, а всё, что относится ко времени смерти, уходит в День пробуждения. Капель и морозник – первые проявления милости Инари и нашей готовности перейти ко времени роста.
– Что такое морозник?
– Цветы. У вас что,
