Судьба бастарда - Евгений Владимирович Панов
– Ты теперь не только мой герой, но и герой всей империи, – сказала она с улыбкой.
– Главное, чтобы моих сил хватило на всё, что я задумал, – ответил я, чувствуя, как её поддержка наполняет меня энергией.
Вечером мы развернули газеты, и я с удивлением заметил, как журналисты романтизировали всё, что было связано с фондом. Лиза прочитала вслух один из абзацев:
– «Фонд Вайсбергов не просто инициатива, а символ того, что даже в самые тяжёлые времена находятся люди, готовые дать надежду на лучшее будущее, готовые помогать тем, кто отдал свои жизни или здоровье за империю и членам их семей».
Софи, державшая маленькую Полину на руках, улыбнулась:
– Они правы, Эрвин. Ты даришь надежду.
Эти слова согрели меня больше, чем горячий чай, стоявший передо мной.
За неделю я успел сделать удивительно много, хотя казалось, что времени всегда не хватает. Конечно, большая часть моих дней была посвящена семье. Я наслаждался каждым моментом, проведённым с Софи и маленькой Полиной. Видеть, как малышка смеётся, было лучшим лекарством от всех тревог и забот. Софи, несмотря на своё спокойствие, тоже явно ценила каждый миг вместе, и в её взгляде я видел ту любовь и поддержку, которые давали мне силы.
Одним из первых дел, которым я занялся, стало посещение фабрики, где когда-то мы начали производство наших первых тачанок. Здесь всё пропитано запахом смазки, металла и пота упорного труда. Рабочие, заметив меня, замерли на мгновение, а потом раздались радостные возгласы. Я подошёл к станкам, пожимая крепкие, натруженные руки мастеров.
– Господа, хочу поблагодарить вас за ваш труд, – обратился я к ним. – То, что создаётся вашими умелыми руками, спасло немало жизней на фронте и помогло нам одержать победы, которые, казалось, были невозможны.
– Полковник, это мы благодарны, – сказал пожилой мастер с седыми висками, вытирая руки о кожаный передник. – Когда знаешь, что делаешь что-то важное, силы прибавляются.
Я покинул фабрику с чувством, что труд этих людей не должен остаться незамеченным. Я пообещал себе, что сделаю всё возможное, чтобы улучшить условия работы и поднять зарплаты.
День за днём к нашему дворцу стекались журналисты, и несколько интервью пришлось дать лично. Вопросы были самые разные: о фронтовых буднях, о бронеходах калдарийцев, о «Фонде Вайсбергов». Я старался быть честным, хотя кое-где приходилось говорить более осторожно, чтобы не подставить своих товарищей или командование.
И я наконец нашёл время написать письмо Саймону. Он, судя по последним новостям, был завален работой на полигонах, испытывая новые пулемёты и улучшенные модели тачанок. Я сел за стол в своём кабинете, взял перо и начал писать: «Дорогой Саймон, надеюсь, это письмо застанет тебя в добром здравии. Я слышал, что ты теперь не покидаешь полигоны. Работаешь, как всегда, на благо империи. Хотел бы я оказаться рядом, чтобы увидеть, как ты с азартом возишься с новыми механизмами.
Здесь в столице жизнь кипит. Фонд Вайсбергов набирает обороты, а император даже выделил средства из своих личных средств. Журналисты не дают покоя, но, думаю, это всё к лучшему – дело должно быть услышано.
Когда закончишь с испытаниями, напиши мне. Было бы здорово увидеться и обсудить, как применить твоё гениальное изобретение на линии фронта».
Подписав письмо, я откинулся на спинку стула. Мысль о том, что мой старый друг так же увлечён своим делом, наполнила меня гордостью. Впрочем, я знал, что наше будущее зависит не только от наших усилий, но и от тех, кто работает в тылу, на фабриках, полигонах и в благотворительных организациях. Всё это казалось звеньями одной цепи, которую мы вместе должны были укрепить ради победы.
В день премьеры с самого утра меня грызло странное чувство тревоги. Казалось бы, всё шло как обычно: слуги суетились, готовили дом, а Софи занималась платьем и выбором украшений для выхода. Но что-то было не так. Какой-то необъяснимый холодок пробегал по спине, заставляя время от времени задумчиво останавливаться и прислушиваться, словно я ждал, что вот-вот произойдёт что-то важное.
Софи тоже заметно нервничала. Её тонкие пальцы то и дело поправляли волосы, хотя причёска была идеальной. Она пыталась улыбаться, но я видел, как взгляд её снова и снова возвращается к Полине, словно она проверяла, что та в порядке.
Крошка Полина, словно чувствуя общее настроение, стала необычайно капризной. Она цепко держалась за меня, прижимаясь маленьким тёплым тельцем к груди, и ни за что не хотела слезать с моих рук.
– Эрвин, – произнесла Софи, когда я в который раз попытался передать дочь няне, – может, останемся дома? Вдруг это знак?
Я ласково коснулся её щеки, глядя в её глаза, в которых смешались тревога и желание избежать возможной беды.
– Всё будет хорошо, милая, – сказал я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. – Это просто нервы. Мы слишком долго были в напряжении, и теперь малейший выход из привычной рутины кажется опасным. Да и отказываться от приглашения императора, по крайней мере, невежливо.
Софи кивнула, но я заметил, что её улыбка всё равно осталась натянутой.
Мама, леди Адель, за день несколько раз подходила ко мне, словно случайно оказываясь рядом. Её рука то ложилась мне на плечо, то едва заметно касалась моей ладони.
– Сынок, – произнесла она, когда Полина снова устроилась у меня на руках, – ты ведь не чувствуешь себя плохо?
– Нет, мама, всё в порядке, – заверил я её, чуть крепче прижимая дочку к себе.
Но я знал, что моя ложь видна, как на ладони. Тревога, словно тонкий туман, окутала нас всех. С каждым часом она становилась всё ощутимее, и даже солнечный свет за окнами казался каким-то неестественно блёклым.
«Может, действительно отменить?» – мелькнула мысль, но я тут же отмахнулся от неё. Ведь всё это наверняка было просто игрой воображения.
Перед выходом из дома мы с Софи невольно замерли перед огромным зеркалом, занимавшим всю стену в холле. Взглянув на наше отражение, я не смог удержаться от улыбки. Мы выглядели так, словно сошли с обложки модного журнала или из какого-то светского романа.
Я, высокий и статный, в идеально сидящем мундире, с блестящими золотыми погонами и созвездием боевых наград, которые теперь гордо украшали мою грудь. Взгляд строгий, осанка безупречная – образ настоящего офицера, чьи заслуги перед Отечеством теперь были очевидны каждому.
Рядом со мной стояла Софи, хрупкая, изящная, воплощение женственности. Её нежно-голубое вечернее платье подчёркивало мягкий оттенок кожи и выразительные глаза, в которых сейчас отражалось лёгкое волнение. Время будто замедлило ход, пока я смотрел на неё.
