Бездушиш - Андрей Олегович Рымин
Тут беречь дары смысла нет. Когда ещё такой случай представится? Невидимкой догнал его — и прошмыгнул вслед за дядькой в открытую дверь, которую он тут же закрыл за собой. Еле-еле успел протиснуться мимо него, не задев мужика. Хорошо хоть, что немолодой Прохор изрядно запыхался, и его пыхтение заглушило звук моих тихих шагов.
Как удачно всё вышло. Стража, если и видела Прохора, то меня точно нет. Мы одни. Помешать мне не сможет никто и ничто. Мужик чиркнул кремнем, зажигая фонарь. Окон здесь нет — снаружи свет не заметят. Дверь глухая — шуми сколько хочешь. Так и что он на складе забыл?
Ну, понятно. Сегодня как раз был завоз. Кроме прочего привезли и копчёную стерлядь. Хитрован вознамерился с неё втихаря пробу снять. Вот уже достаёт из корзины рыбёху. Расстелил на одну из стоящих тут бочек платок, положил стерлядь сверху. Пора!
— Ай-яй-яй… Хозяйскую еду воровать…
Но само собой прежде, чем начать говорить, я сбросил Невидимость и тронул тихушника пальцем. Циферблат вызван, стрелка поползла отсчитывать время. Отмотаю потом его память на момент, предшествующий моему появлению. Хватит пары секунд. Только Прохора нужно будет от себя отвернуть, чтобы дядька стоял как сейчас. Быстро шмыгну за дверь и прикрою её за собой. Петли смазаны хорошо — не скрипят. Пусть спокойно потом уже ест свою рыбу.
— Ты как… Ты…
В выпученных глазах обернувшегося на мой голос дядьки страх борется с удивлением. Но и пары секунд не прошло, как Прохор взял себя в руки и обиженно пробурчал:
— Не хозяйская это еда. Тёмным скормят. Они завтра вернутся ужо. Кабы оно припасено было для княженьки нашего, я бы ни в жизнь… А ты, малый, чего здесь вообще? А ну пшёл! Кому скажешь — со свету сживу.
Ага, как же.
— Не пугай меня, дядя. Я сам кого хочешь могу напугать.
— Чего?
Кустистые брови Прохора подскочили едва ли не на середину проплешины, обрамлённой с остальных трёх сторон, кроме лба, рябыми с частой проседью космами. Сейчас заломаю его, как тогда Никодима, и посмотрим, как он запоёт, оказавшись один на один с бездушным-отступником. Главное: одёжу его не порвать, не запачкать. На пол не буду валить.
Стремительным движением хватаю обалдевшего дядьку за руку и выкручиваю её, заведя ему за спину. Вторая его рука уже зажимает рот Прохора, удерживаемая у лица дядьки моей. Схватил его крепко. Тут хочешь не хочешь, а сразу поймёшь, что такую силу не пересилить. Нечеловеческая она. Только тёмные на такое способны.
Ох, ёженьки… Всё так просто? Только начал искать и нашёл. Не темница, не пленник. Самый преданный старый слуга и свобода. Тот случай с Онуфрием, когда я по глупости ляпнул, что ляпнул, стал мне хорошим уроком. Теперь смотрю возраст с отмером каждого встречного-поперечного, при всяком удобном случае.
Пятьдесят шесть годов дядьке Прохору. А в отмере… В отмере тот самый клубок, от которого к той стене комнаты, что смотрит на княжьи палаты, тянется тоненькая золотистая ниточка. Передо мной тот самый Источник, кого я искал. И это всё в корне меняет.
— Я не враг тебе, Прохор. Я сестрёнку ищу. Её так же, как и тебя, ещё мелкой украли. Обещаешь, что не станешь орать, если рот отпущу? Я — бездушный. Мне тебе шею свернуть — полсекунды делов. Подведёшь меня — так и сделаю.
Перестал вроде дёргаться. Хоть не сразу, но понял, что оно бесполезно. И слова мои слышал. Кивает.
— Ты с Земли или с Предземья?
— Не губи! — зачастил получивший свободу говорить Прохор. — Мне нельзя помирать! Не губи!
— А ну тише! — шикнул я на него.
— Ой! Не буду, не буду, — уже тише запричитал дядька.
— Так откуда ты всё-таки?
— Здешний я, из Полеска.
Брешет. Причём, брешет плохо. Нотки в голосе — одна фальшивее другой. И дрожит весь осиной на сильном ветру. Эк его пробрало.
— Зачем врёшь? Я же вижу, что ты Источник. Ойкумена таких как ты не родит.
— Какой ещё Источник? Не знаю таких. Ничего не знаю, — принялся испуганно тараторить мужик.
Тьфу, напасть! Куда его, такого мыша дрожащего, ещё сильнее пугать? Заикаться же от страха начнёт, а то и вовсе потеряет дар речи. Но придётся. Не болью же ему язык развязывать.
— Я ведь пока по-хорошему спрашиваю. Лучше не зли меня. Пожалеешь.
Но в ответ лишь пыхтение и внезапное:
— Бежать тебе надо, бездушный. Я ведь сдам тебя.
— Смерти ищешь?
— Не губи! Мне нельзя помирать! Княженьку подведу! Не губи!
И, что мне с ним с таким делать? Никодим, тот тоже от страха дрожал, но хотя бы пытался помочь, несмотря на наложенный на него запрет. Может, этому чудику Вилоры тоже мозги промыли?
— А ну хватит, — снова зажал я трясущемуся Прохору рот. — Либо ты сейчас врать перестанешь и про всё мне расскажешь, что спрашивать буду, либо придётся тебе шею свернуть.
Что⁈ Плачет?
— Не поможет, — сквозь слёзы простонал Прохор. — Хоть на части меня режь, хоть живьём ешь, а хозяина я не предам. Запретил княженька… Ну, нельзя мне! Нельзя! Ничего не скажу.
И рыдать. Да… Дела… Тут всё хуже, чем с Никодимом. Запретил ему князь. Но князь — бездарь из местных. Он не может волшебный запрет наложить. А что, если…
— Тогда князя убью.
— Нет! Нельзя! Нет! Лучше меня! Не княженьку! Нет!
Пришлось снова заткнуть ему рот.
— Пошутил я. Не буду я убивать князя. Успокойся.
Всё ясно. По выпученным глазам Прохора и по его безуспешным попыткам лягнуть меня легко сделать вывод. Тут не просто запрет говорить на какие-то темы. Этот старый Источник за своего князя готов жизнь отдать. Он ему всей душой предан. Дядька, словно привязан к хозяину даром, заставляющим Прохара боготворить своего господина. Может Связка на двушке? Или даже на трёшке? Вот гады…
Жизнь отдать… А ведь он именно её как раз и отдаёт через эту золотистую ниточку. Ну
