За что наказывают учеников - Наталья Сергеевна Корнева
— После великого искупительного жертвоприношения твоего Второго ученика более поздний и сильный ритуал на крови отменил действие более раннего и слабого. Теперь твоя душа не связана с лотосной кровью и не обязана откликаться на призыв. Принесенная нам в жертву, теперь твоя душа принадлежит нам безраздельно.
В одно мгновение Элирию все сделалось ясно. Ученик мог призывать его душу хоть сотню, хоть тысячу лет кряду, но без позволения Илиирэ она бы никогда не вернулась в мир. А владыка миров дал это позволение только лишь потому, что ситуация достигла критической отметки, и вмешательство Красного Феникса стало жизненно необходимым.
Своими руками Элиар отдал его другому, сам не сознавая того, вручил призванную из небытия душу наставника верховному божеству, который стал его хозяином взамен Ишерхэ. Теперь многострадальная душа Красного Феникса всецело принадлежит новому владельцу!
Мотивы Илиирэ были более чем понятны, но сам-то он почему пожелал вернуться в кромешный ад черного солнца? Почему пожелал увидеть падение мира? И действительно ли он пожелал — или смиренно принял в качестве наказания?
— Не тревожься о прошлом, — снисходительно заметил Илиирэ, будто прочитав его полные опасений мысли. — Душа твоя омыта и отмолена священным пением младших небожителей. Все прежние грехи мы отпускаем тебе.
— Благодарю пресветлого владыку миров, — немедленно отозвался Элирий. — Но что же будет с грехами народов Материка, обессилевших под властью черного солнца? Будут ли они отпущены?
— Народы Материка сами определили свою судьбу, позабыв поклонение милосердным богам Надмирья, — непререкаемым тоном холодно сообщил Илиирэ. — В своих бедах они могут винить лишь себя.
Его светлость мессир Элирий Лестер Лар прекрасно понимал, что в этом мире дозволено, а что нет. Даже для него, почитаемого за наместника небожителей на земле, существовала четкая грань, которую ни в коем случае нельзя преступать. Но все же — он всегда был искусен в хождении по этой грани, тонкой и острой, словно лезвие клинка.
— Народы как овцы, оставшиеся без пастыря, — очень осторожно начал Красный Феникс. — Можно ли винить овец в том, что они не имеют разума? Всем известно, что люди нуждаются в руководстве Совершенных. Без наставничества потомков небожителей они не способны к духовному развитию. Но, увы, почти четыреста лет на Материке не было жреца, знающего и чтущего старые традиции. Теперь все станет иначе: если служба моя угодна пресветлому владыке миров, я лично возобновлю ежедневные богослужения и подношения. Приняв новых послушников, я возобновлю также практики прославления, ликования и распевов: и днем и ночью в храме будет проходить непрерывное пение хвалы верховному богу, как было в золотые времена эпохи Красного Солнца. Я верю: приняв во внимание все обстоятельства, пресветлый владыка миров не проявит к своим заблудшим овцам суровость большую, чем необходимо.
Илиирэ удовлетворенно кивнул, строгий серебряный лик его немного смягчился. Действительно, разве кто-то из служителей солнца возносил обитателям Надмирья славословия более усердные и ревностные, чем Красный Феникс? Небожители нуждаются в поклонении не меньше, чем смертные нуждаются в покровительстве. Небожители вкушают песнопения и вдыхают молитвы, как вдыхают жрецы курящиеся священные благовония, и преисполняются их сладостью.
— Делай, что должно, Красный Феникс Лианора, и будешь вечно стоять на краю зари в сиянии моего благословения, — торжественно провозгласил Илиирэ, взирая на него сверху вниз. — Мое благословение пребудет с тобою, ибо я всегда держу слово. Но, как ты верно заметил, на тебе лежит ответственность за случившееся, а значит, ты должен все исправить.
Элирий хотел бы поинтересоваться, каким именно образом может он совершить подобное чудо, но знал, что беспокоить владыку миров вопросами не следует. Это уже означало бы перейти незримую черту. Илиирэ сам скажет все, что сочтет нужным, — ни слова больше, но и ни слова меньше. К тому же Элирий и сам догадывался, почему пресветлый владыка миров явился именно на разговор с Игнацием и Яниэром, на котором решалась судьба непутевого Второго ученика.
— Ты знаешь, что должно сделать, — словно в подтверждение этих мыслей раздельно произнес Илиирэ, повторяя уже прозвучавшую мысль. Бесчувственный чеканный голос резал, как нож. — Подумай дважды. Цена твоей ошибки будет высока. Если совершишь ее, тебя и весь Материк ждет поистине ужасная судьба. В муках пройдут ваши последние дни, и даже если раскаетесь и будете взывать к нам в безутешных слезах и мольбах, будет слишком поздно — мы не услышим.
Элирий содрогнулся, немедленно вспомнив гибель Священного острова и отчаянный плач погибающих в морских волнах, плач, переполнивший землю и поднявшийся к небесам, но так и не достигший слуха богов… плач, оставшийся без ответа.
Тоска по Лианору пронзила грудь: прежние воспоминания ярко восставали в памяти, и в них таились острые темы, которых ныне нельзя касаться. Нельзя было говорить и вспоминать о многом.
Идея наказания без надежды на помилование терзала сердце Элирия. Это касалось и поверженного навек Лианора, и до конца времен запертого в ловушке Инайрэ, брата Илиирэ. Разве должно наказание потрясать и ужасать сильнее преступления? Разве такие победы, победы путем великой силы, которой нельзя возразить, — не есть зерно будущего зла? Разве не проросло оно после поражения Инайрэ и лучших чародеев Лианора?
Разве не черное солнце сияет сейчас над Материком — результатом всех этих ужасных побед?
Невозможно просто вымарать все случившееся из мира и забыть, сделать вид, что ничего не было. Да, именно это сам Элирий и попытался когда-то сделать с историей Черного Лианора, но он ошибался. Главное, чтобы теперь в его силах оказалось исправить совершенные ошибки.
Из всех добродетелей сложнее всего постичь сострадание. Говорят, далеко не всем богам доступна эта добродетель, ибо сильному неимоверно тяжело понять горести слабого. И чем больше сила, которой ты обладаешь, тем дальше от тебя сострадание к простым смертным. Такова природа силы: милосердие становится невыносимым.
Так где же проходит граница между рациональностью и жестокостью? Между милосердием и жестокостью? В какой момент одно превращается в другое? Милосердие обладающего силой часто бывает холоднее льда.
И в этот раз пощады также не будет, а бежать, в отличие от Лианора, больше некуда. Корабли, чьи паруса целовали закаты Полуденного моря, чьи крутые бока купались в ослепительно-синих водах, — эти корабли больше не спасут их, не увезут в безопасные земли. Безопасных земель не осталось.
Бежать некуда, и выбора нет.
— Нет ничего, что я не
