Судьба бастарда - Евгений Владимирович Панов

– Первый марш – это тот, что я называю «Кадетским маршем». Он будет звучать во время прохождения колонны с примкнутыми штыками. Для плац-парада у меня тоже есть мелодия, пока без названия. Уверен, оба марша добавят параду торжественности.

Штайнер, знавший о моих музыкальных навыках, оживился.

– Вайс, что ж, раз ты берёшь на себя такую задачу, можешь быть уверен, что руководство корпуса поддержит тебя. Я лично переговорю с руководителем оркестра, чтобы он подготовил твою музыку для парада.

Я едва сдержал радостную улыбку. В этот момент Рейхард внимательно посмотрел на меня и с одобрением произнёс:

– Вот это подход. Ты, парень, настоящий кадет. Теперь только остаётся приложить все усилия, чтобы не ударить в грязь лицом. Ну что, за дело?

– Так точно, господин майор, господин старший унтер-офицер. Я приложу все усилия, чтобы каждый кадет знал приёмы как свои пять пальцев.

Майор Штайнер утвердительно кивнул.

– Тогда приступай, Вайс. Парад – это не просто почёт. Это наша возможность показать, чего стоит Императорский кадетский корпус. Что мы здесь готовим элиту.

Мы с майором Штайнером и старшим унтер-офицером Рейхардом прошли в офицерский салон, где стоял рояль. Я сел за инструмент, вдохнул и, едва коснувшись клавиш, начал исполнять первый марш, который назвал Кадетским. Ну не называть же мне его «Прощание славянки», каким он и являлся. Вторым маршем был «Преображенский марш». Штайнер с Рейхардом стояли неподалёку, и я видел, как по мере развития мелодии их лица менялись: от лёгкого интереса до явного восхищения.

Когда я закончил, Штайнер какое-то время просто молчал, затем с трудом выдавил:

– Вайс… это… Это настоящий гимн для наших кадетов! – Он поспешно встал. – Погоди-ка, я сейчас найду Вальденса, пусть он сам это услышит.

Он едва ли не выбежал из зала, а Рейхард, оставшийся со мной, одобрительно кивнул.

– Ты удивляешь меня, парень. Как на духу скажу, не ожидал услышать такую музыку от кадета, – признался он, кивая на рояль. – Ты будто бы душу вложил в эти звуки. Я слышал другие мелодии, написанные тобой, но эти… Это совсем другой уровень.

Я улыбнулся, возвращая руки на клавиши. Уж мне-то как никому другому было известно, какие струны души могут затронуть эти мелодии.

– Наверное, так оно и есть, господин старший унтер-офицер, – ответил я. – Каждая нота словно сама находила своё место.

Через несколько минут в зал вошли майор Штайнер и руководитель оркестра, майор Вальденс. Это был человек, которого я видел редко, но знал, что он был настоящим фанатиком музыки. Когда Вальденс увидел меня у рояля, в его глазах читалось нетерпение.

– Это вы написали, юноша? – спросил он, пожимая мне руку.

– Да, господин майор. Пожалуйста, позвольте сыграть для вас, – ответил я, возвращаясь к роялю.

– Я весь внимание, старшина Вайс, – сказал он и устроился на стуле рядом, сцепив пальцы и прикрыв глаза.

Я сыграл Кадетский марш сначала один раз, затем, по его просьбе, повторил ещё раз, и каждый раз Вальденс слушал, не двигаясь, с полным вниманием. После последнего аккорда он резко открыл глаза и, будто бы опомнившись, сказал:

– Прекрасно, Вайс. Этот марш заставляет почувствовать гордость и дух единства. Но ты говорил о втором марше?

– Да, господин майор. Это марш для нашего плац-парада. Если позволите…

– Конечно, играй, – ответил он с восхищённым нетерпением.

Я снова коснулся клавиш, начав исполнять второй марш. Преображенский был более решительным, строгим, но не менее воодушевляющим. Вальденс слушал не прерывая, но я уловил, как он едва заметно кивал в такт музыке. Когда я закончил, он на мгновение остался сидеть с закрытыми глазами, а затем произнёс:

– Вайс… это невероятно. Ты знаешь, что ты создал?

Я улыбнулся, чувствуя, как приятно было видеть одобрение в глазах настоящего знатока.

– Надеюсь, это достойно нашего парада, господин майор, – ответил я.

– Достойно? – переспросил он, и в его голосе звучала неподдельная радость. – Это поднимет парад на новый уровень, Вайс. Позволь мне записать ноты, я хочу как можно скорее расписать партии для оркестра и начать репетиции.

Мы принялись вместе записывать ноты, работая вдвоём за роялем, иногда споря о том, как должна звучать та или иная часть. Вальденс, словно воодушевлённый мальчишка, то и дело повторял:

– Браво, Вайс! Это то, что нужно!

Три месяца наш курс буквально жил на плацу, оттачивая каждое движение. В любую свободную минуту мы тренировались, совершенствуя синхронность и точность до мельчайших деталей. Майор Штайнер был с нами практически всегда, его напряжённый взгляд не пропускал ни одной ошибки. В последний месяц тренировки стали ещё более впечатляющими: оркестр репетировал с нами, и под звуки наших маршей тренировки обретали настоящее величие. Под руководством майора Вальденса, а также с моим участием оркестр добился той каноничности звучания, которую я помнил из своей прошлой жизни.

Когда оркестр впервые исполнил Марш славянки, или, как мы его называли теперь, Кадетский марш, я ощутил, как что-то в груди сжалось. Я стоял по стойке «смирно», чувствуя, как слёзы сами текли по щекам, сжимая кулаки так, что ногти врезались в ладони. Музыка, полная силы и духа, касалась каждого в этом строю, и я не мог удержаться.

Унтер-офицер Рейхард заметил моё состояние и подошёл, положив тяжёлую руку мне на плечо.

– Знаешь, парень, – тихо произнёс он, глядя прямо перед собой, – ты написал великую музыку, которая будет жить в сердцах многих поколений. Признаюсь, я, как и ты, тоже едва сдержал слёзы, а в груди будто бы всё сжалось в комок. Но я не стыжусь этого. Это правильные слёзы.

Я молча кивнул, сдерживая эмоции.

– Как это у тебя получилось, Вайс? – продолжил он, всё ещё не убирая руку с моего плеча. – Такая музыка… как будто ты открыл нам что-то давно забытое и важное.

Я усмехнулся, глотая комок в горле.

– Скажу честно, господин унтер-офицер… я и сам не знаю, как получилось. Но, когда пишешь от души, оно… само идёт.

Он кивнул, словно понимая мои слова.

– Идёт-то оно, да не у всех так выходит. У тебя, Вайс, душа-то – шире многих взрослых людей. Будет мне, старому солдату, чем гордиться на этом параде.

Я посмотрел на него, чувствуя, как слова Рейхарда попадают в самую точку.

– Спасибо вам, господин старший унтер-офицер. Это… для меня очень важно, – ответил я тихо.

Мы оба молча стояли, слушая, как оркестр вновь начал исполнять марш, и я знал: мы добились того, чего хотели, и на этом параде наш кадетский корпус покажет себя достойно.

Настал день генеральной репетиции. Всё командование корпуса собралось