Истина лисицы - Юлия Июльская
Его звали Кояма Мотохару, и он приехал с восточной окраины их Западной области. Самурай даймё, командир целого отряда, он жил во дворце и посетил город Минато лишь затем, чтобы посмотреть на неё, убедиться в том, что слухи, невероятным образом дошедшие до него через всю область, были правдивы.
Но брат был строг.
– Раз господин живёт во дворце, наверняка знает правила, по которым сватаются к дамам, – голос его звучал ровно, без намёка на суету, царившую в их доме перед приходом гостя.
– Разумеется, – согласился Мотохару-сан. – Однако и вы меня поймите: я не могу столь долго задерживаться в ваших краях. Три дня, подготовка к празднеству, свадьба – всё это займёт у нас много времени.
Чибана, конечно, не присутствовала при разговоре, но хорошо слышала его из своей комнаты.
– Я хотел бы, если вы позволите, устроить праздник во дворце, – продолжал Мотохару-сан. – Если ваша дочь милее восхода Аматэрасу, если кротость её сравнима с кротостью моря в штиль, а нежность – с сахарными лепестками, которыми вы столь любезно меня угощаете, – я хочу тут же забрать её во дворец и жениться.
– Господин, верно, знает, что Чибана – моя единственная дочь, – вмешалась мать, что было дерзостью. Но брат не стал её останавливать. – И я считаю своим долгом устроить для неё лучшую жизнь.
– Без сомнений, – согласился гость. – Однако же…
– Как можете вы утверждать, – перебил его брат Чибаны, – что станете лучшим супругом той, ради которой не готовы соблюсти приличия и правила? Неужели вы думаете, она не стоит трёх дней ухаживаний, не стоит ваших посланий, не стоит того, чтобы ради неё отложить дела? Как вы надеетесь завоевать сердце юной госпожи? Увидеть её лик мечтают многие, отчего же ей выходить именно к вам?
Гость не нашёлся с возражениями и потому покорно согласился с этими словами. Этим же вечером он отправил в дом Накауми гонца с посланием для Чибаны. Та с трепетом разворачивала свиток, выпроводив мать из своих покоев, ведь любовные послания не для чужих глаз… Её руки дрожали: ещё ни разу за весь год никто не присылал ей писем. Она знала, что так делают при дворе, но даже не думала, что и ей доведётся однажды испытать то, что переживают знатные дамы.
На свитке каллиграфическим почерком был выведен стих хайку:
«Надежды храня,
бесконечной любви я
всё море сберёг».
Никто не посвящал ей стихов. Никто никогда не присылал ей даже простых писем. Все, кто приходил к их дому и вёл беседы, удалялись прочь, а когда она не давала ни согласия, ни отказа, вовсе оставляли попытки.
Но Чибана напомнила себе, что это лишь первый день. Да и хайку он прислал о том, как никого ещё не любил. Значит ли это, что полюбит её? Господин лишь надеется на любовь. Как знать, насколько хватит его надежды…
⁂
Кояма Мотохару мечтал влюбиться уже очень давно. Пока учился в школе сёгуна, отправленный в столицу, пока занимался с юными самураями, чтобы заслужить себе место в отряде, пока достигал высот мастерства и быстро продвигался всё выше, завоёвывая своё командование, – всё это время он мечтал, что однажды спасёт юную деву из лап какого-нибудь чудовища и привезёт домой, сыграет свадьбу и будет счастлив.
Только вот беда – чудовищ в Шинджу не было. Были, конечно, ёкаи, и в школе сёгуна его учили, что они страшны и не знают пощады, но здесь, в Западной области, словно и мир иной. Здесь ёкаи живут повсюду, как и люди. Некоторые даже служат при дворе. Узнал бы кто в столице – ни за что бы не поверил… Но он не говорил об этом. Господин ещё до отправления Мотохару на учёбу твёрдо дал понять, что тот уже сейчас подчиняется лишь ему. И обещал взять во дворец по возвращении, если Мотохару сохранит свою честь и верность господину.
Мотохару сохранил. Ненависть, с которой отзывались о ёкаях в Иноси, ему всё равно была не по душе, потому он старался отмалчиваться, не вступал в перепалки и не рассказывал, что у них дела обстоят совсем иначе.
Ученики из Западной области держались рядом с земляками и особняком от остальных. Это сделало их своего рода изгоями, но они предпочитали быть особенными. Да, пусть отдельно от других, зато столичные из-за этой отстранённости и сплочённости друг с другом их даже побаивались. Между остальными не было такой дружбы и такого братства, как между «западниками».
Но вот Мотохару вернулся, а спасать было всё некого. Самое страшное, что происходило за годы его службы, – это разбойные нападения на дорогах и редкие случаи смертей от рук шиноби. Он всё ждал, когда же, когда разбойники выберут кого-то из юных дам, а не из пожилых вдов? Когда же они решат ограбить знатного мужчину, у которого есть юная дочь, а не старушку-бакэдануки, от которой вся семья по острову разъехалась, не желая оставаться на скудноплодном западе? Но разбойники нападали лишь на слабых, а у незамужних юных дам, если уж они и выбирались из дома, было полно защитников.
В конце концов Мотохару возглавил отряд и перестал ездить по трактам, вылавливая бесчестных и жестоких. Бо́льшую часть времени теперь он проводил во дворце за бумагами и расчётами, иногда давая уроки молодым ученикам – будущим самураям.
Надежды отыскать свою любовь таяли. Никто из придворных дам ему не приглянулся. Никакие слухи о красоте знатных особ не грели его душу, не заставляли сердце биться чаще, а дыхание – прерываться. Он мечтал о той, что росла бы в простой семье, не была бы избалована излишествами, у кого родители были бы простыми работягами, как и у него. Ведь лишь воспитанные в подобных семьях умеют истинно радоваться тем небольшим, но значимым вещам, которые он хотел разделить со своей возлюбленной.
Всё переменилось, когда до него дошёл слух, что в маленьком городке Минато на западном берегу есть девушка, к которой вот уже год сватаются самые разные мужчины – и ни один ей не приходится по сердцу. О её красоте не слагали стихов, во всяком случае до Мотохару не дошло ни одного. Но говорили, будто кожа её подобна мокрому песку морского берега, глаза – камням с ожерелья самой императрицы, а волосы – чистый вороний цвет, нетронутый
