Бездушиш - Андрей Олегович Рымин
— Эх… — тяжело вздохнул дед. — Старость, старость… Видел бы ты, что я по молодости творил. Каким я ловкачом был… Все Светлые Княжества были моими.
Как там Милош Соболевский говорил мне на Фате про того одарённого, что сначала подтёр память Важику, а потом и мне втихаря? Умеет стирать из памяти последний час, и меньшие промежутки времени тоже. То есть я теперь могу любого заставить забыть, что с ним было в пределах последнего часа. Замечательный дар. Надо только научиться им правильно пользоваться. Стирать память нужно так, чтобы человек ни о чём не догадался. Да и время, какое из памяти убираю, нужно быстро отматывать, а не так, как сейчас три секунды возился.
Вот, кстати. Я ведь дар призвал в тот момент, когда дёргал старика за руку, усаживая его обратно на стул, а как только циферблат появился, я Онуфрия отпустил. Получается, мне не нужно держать человека всё то время, пока я колдую со стрелкой. Удобно. Но всё равно наперёд так тупить мне не стоит. Ничего, наловчусь ещё всё проделывать быстро. То только в первый раз сложно было.
Интересно, как скоро я смогу повторить этот фокус? Единожды призвав новый дар, я, как то было и со всеми другими, сразу же начал чувствовать его присутствие у себя. Сейчас он пустой, но, как восстановится, я об этом сразу узнаю. Тогда, на Фате, Богдарь дважды свой дар применил, и разрыва по времени там было всего-ничего. Забрав память Важика, он со мной то же самое сделал минут через двадцать. Что мы там болтали тогда с князем и с выборным? Ну минут тридцать край. Точно не дольше. Значит часто смогу этот дар призывать. Повезло мне с тем шаром. И в отмер десять лет, и такое подспорье. Теперь точно не пропаду.
— Ну, чего молчишь, Роша? — подался вперёд Онуфрий. — Признавайся, у кого бобы спёр?
Ладно, хватит. Про свою обновку потом думать буду. Сейчас надо со стариком разобраться. Опоил меня, обокрал, в воры записал. Нужен он мне такой, или стукнуть хитреца по башке и валить отсюда? В смысле, не только из дома Онуфрия, но и вообще из Полеска. Глядишь, смогу выбраться невидимкой из города. Что там старик говорил про своего доверенного человека? Если через час не приду… Часа мне хватит. Да и врал небось дед. Коли уж сдавать страже пойманного с чужими бобами воришку, то и сами бобы им придётся отдать. На такое жадный старик не пойдёт. Значит, я ничем не рискую. Поболтаем сначала. Брехать я умею.
— У купца одного, — вздохнул я. — Некрасиво ты со мной поступил, деда. Что опоил ещё ладно, но вору у вора красть… И помог ведь тебе я вчера.
Старик фыркнул.
— Опоил… — кривляясь, повторил за мной дед. — Сон-трава лишь заснуть помогает. Каждый день её пью, как лекарство. А про кражу обидно вдвойне. Пока кто-то дрых, я твои бобы уже в звон обернул. На, держи, — протянул он мне маленький серый мешочек. — Тут пятнадцать серебряных. Себе всего один платой взял. Думаешь, в Полеске легко бобы сдать? Да ещё и за нормальную цену? Это тебе не ягода, какую можно прямиком на базар тащить. Тут нужных людей надо знать.
— Ну, прости тогда, — повинился я, убирая мешочек в карман. — Значит, ты тоже вор, — произнёс я задумчиво. — Вот так встретились.
— Единый свёл, — усмехнулся дед. — Но я вором был, а ты, видать, только стал. Не гильдейский же?
— Не, — затряс я головой.
— И не надо, — вскинул руку Онуфрий. — Если работать по-умному, то можно и без их кабалы обойтись. Я всю молодость сам себе хозяином протрудился и ни с кем никогда не делился. Я тебя научу.
— Чему? — фыркнул я. — Как к старости с голым задом остаться?
Играть, так играть. Раз всё так обернулось, попробую задержаться у деда в гостях. Работу искать мне отныне не требуется. Пятнадцать серебряных, как я понял — сумма приличная. На эти деньги и двоим можно долго кормиться. Я хотел познакомиться с Ойкуменой? Вот Онуфрий мне про неё и расскажет. С таким даром, какой у меня появился, всё что хочешь выпытать можно.
— Не ёрничай, — буркнул старик. — У моей бедности не оттуда ноги растут. Воровством я себе капитал сколотил — любому на зависть. Обманули меня. Не в то дело я деньги вложил. То есть, дело-то стоящее, да дерьмом компаньон оказался. Чтобы ты знал, я лет десять всего, как уселся на мель. Раньше знаешь как жил? Как сыр в масле катался. Старость для вора — не радость вдвойне. Как в руках, ногах ловкость пропала, так сразу завязывать надо. Нас, как сам знаешь, только раз ловят. А старика рудники очень быстро убьют. Мне пожить ещё хочется. Лучше бедность, чем в кандалах помирать.
Десять лет? Это что же, Онуфрий свои последние дни доживает? Получается, подошла его старость к концу, как и жизнь. Или врёт? Так-то с виду он крепкий ещё.
— Ладно, деда, не надо, — похлопал я старика по руке. — Я тебе верю. Раз до седин дожил, значит настоящим мастером был.
Ого! Семьдесят восемь ему. И ни отмера, ни прошедших лет старости. Как такое возможно? Это сколько же здесь им отпущено? И не пятьдесят годов, как в Предземье, и не сто, как на Земле. Может, всё же полвека, да старость на Ойкумене длиннее десяти лет? Наверное, так. Понятно теперь, отчего часть людей, кого в городе видел, и не дряхлые вовсе, а, что морщины на лицах имеют, что седину в волосах. Видно, старость у них здесь не резко приходит, а постепенно. Спросить бы… Вот новый дар восстановится, и можно будет попробовать. Богатым, говорит, был, а про запас себе отмер не поднял. Купил бы семян…
Ёженьки… А вдруг у них отмера нет вовсе? Вдруг потому и не вижу я числа, что семена только нам, гостям пояса, жизнь удлиняют? Тогда и бобы… Вот, что спрашивать в первую очередь надо. Если цветные шары видят только бездушные, и только мы можем их собирать, получая награду в отмер, то и всё, о чём прежде подумал, возможно.
— Был мастером,
