Дела Тайной канцелярии - Виктор Фламмер (Дашкевич)

– Ты что же… – начал было граф, отскакивая к стене и выставляя щит, но Афанасий лишь взглянул на него с легкой усмешкой.

– Не волнуйтесь, ваше сиятельство, – он показал руку, – тут в основном его кровь, не моя.

Он потер раненым пальцем остатки чертячьих десен, с удовольствием отметив, что Владимир начинает пробуждаться. В этот момент дверь распахнулась, и в чертячью ворвался давешний копиист. Смущаясь сиятельного присутствия и раскланявшись, он робко подошел к Афанасию.

– Клади сюда, – велел ему Афанасий, взглядом указывая на покупки. – А сам становись сзади. Ежели начну падать, усади на пол. И бей по щекам, пока не очнусь.

– Да как же можно, ваше благородие? – заволновался парень.

– Можно, – сказал Афанасий и, встав на колени над чертом, положил руки ему на голову и грудь и закрыл глаза.

Благодаря запрещенному зелью сил, к счастью, хватило.

Через некоторое время Афанасий почувствовал, что чертяка больше не балансирует на грани жизни и смерти. Колдун открыл глаза. В чертячьей остались только он, копиист и черт. Граф изволил отбыть по своим делам.

– Я видел, ваше благородие! – воскликнул парень. Его глаза выпучились от восторга. – Плоть вырастала прямо на костях! А потом появилась кожа!

– Давай молоко, – сказал ему Афанасий. И, разжав черту зубы, велел:

– Лей!

Через некоторое время глотка черта задергалась, и он начал глотать.

Они влили полную крынку, после чего настала очередь яиц.

– Разбивай прямо в рот, – вновь разжимая черту зубы, приказал Афанасий парню.

Вскоре обе дюжины закончились.

Черт лежал на спине и смотрел в потолок широко открытыми незрячими глазами.

Афанасий коснулся его лба.

– Владимир, ты меня слышишь?

Черт моргнул, и его взгляд стал осмысленным.

– Братец, – сказал Афанасий копиисту, – последнее к тебе поручение, сходи узнай, где его одежда.

Когда копиист вернулся с узелком под мышкой, чертяка уже сидел и оглядывал комнату, будто заново узнавая ее.

– Одевайся, – приказал ему Афанасий. Чертяка поднялся и начал одеваться медленно, почти как человек. Потом подошел и встал, как положено, за левым плечом хозяина. Афанасий же полез за пояс и достал серебряный рубль.

– Держи, заслужил. – Он протянул монету копиисту.

– Ну что вы, ваше благородие, – засмущался парень, – не нужно. Это было так интересно, я такого ни в жисть не видывал. А нельзя ли… Я и за скотиной присматривать умею… Свиньи там, коровы… да и черта покормить смогу… Вот бы мне пойти в услужение к колдуну…

Афанасий тут же почувствовал недовольство чертяки. Что же, выходит, оклемался. Усмехнувшись, колдун всучил парню рубль.

– Домой пойдем, – сказал он Владимиру, – отпуска нам не видать, да хоть, может, отлежаться позволят.

Глава 9

Заговор, часть 5. Награда Афанасию и Владимиру

Владимир проснулся и понял, что ему необычайно тепло и уютно. Пахло дымом и щами – такой приятный и родной запах. Он открыл глаза. Нюх не обманул: он находился дома. На своем тюфяке в каморке и… Владимир замер, боясь шелохнуться. Потому что вместо привычного шерстяного одеяла он был накрыт хозяйским – толстым и пуховым, очень тяжелым. Так вот почему так тепло! Кроме того, жарко топилась печь и слышно было, как потрескивают дрова. Кто ее затопил?

Владимир не выдержал и подскочил на тюфяке. И тут же услышал за спиной смешок хозяина. Быстро повернувшись, он мельком взглянул на колдуна и уставился в пол. Одетый в домашнее платье, Афанасий восседал на старом колченогом стуле, обычно стоявшем в углу в каморке.

– Не суетись, чертяка, – с привычной ехидцей произнес хозяин. – Это Семен приходил печь топить. И он же щи принес, здоровенный жбан. Хватит и мне, и тебе. Сейчас поедим, и ты снова спать ложись. Третий день пошел, но, чувствую, не все еще силы восстановлены. Ты теперь в Канцелярии за диковинку. Петр рассказал, что называют тебя не иначе как чудом. Или дивом. – Он рассмеялся своему каламбуру.

– Третий день? – переспросил Владимир. – Сколько я проспал?

– Так столько и проспал. Еле дотащил тебя по нашей лестнице, а как ты дома очутился, так и рухнул на свой тюфяк, только портки стянул. Ты голодный?

Владимир не ответил. Воспоминания лавиной обрушились на него. Вот серебро выжигает ему кожу и нутро, а он бьется в агонии, намертво приклеенный к алатырю. Сперва он гордо молчал, стиснув зубы, потом не выдержал и начал кричать, а после крик сменился звериным рычанием и воем – разум почти покинул его. Почуяв запах хозяина, он решил, что ему, умирающему, мерещится, но вдруг ощутил полную силы кровь на своих губах. И понял тогда, что переживет эту ночь. Потому что обязан. Хотя бы ради того, чтобы задать этот вопрос:

– Почему?

Он немного поднял взгляд и теперь смотрел хозяину на давно не бритый подбородок, покрытый щетиной. И поэтому увидел, как губы колдуна раздвинулись в усмешке. Но слова его прозвучали не насмешливо, а серьезно и даже немного печально:

– А ты? А, чертяка?

Владимир принялся рассматривать свои ноги, покрытые буграми шрамов. Все тело нещадно ныло и болело, и голод разрывал нутро, но то, что он чувствовал сейчас, было важнее и голода, и боли. И хозяину не нужно было лишних слов, чтобы понять, что означало короткое «почему?».

«Почему вы спасли меня такой ценой?» Ведь чудом стало не только то, что смертное истязание сумел пережить Владимир. Его колдун тоже находился на волоске от смерти: помимо своей крови, он всю ночь вместе с силой отдавал собственную жизнь.

Владимир помолчал еще пару мгновений, а потом проговорил:

– Так как же… убила бы вас чертовка. Как иначе-то?

– Вот именно, – колдун поднялся и, положив руки на плечи Владимира, посмотрел ему прямо в глаза: – Как иначе-то? Давай похарчим, что ли. У меня живот от твоего голода сводит. Знаешь, какая у нас связь теперича? А? То-то же, чертяка.

Владимир прикрыл на миг глаза: ему показалось, что от рук хозяина исходит какое-то необычное тепло, прежде такого ощущения не было. А потом сорвался с места и первым делом натянул штаны. Отправился на кухню, но не бегом, а чинно и степенно. И хоть живот, казалось, прилип от голода к спине, Владимир даже как будто наслаждался своей неторопливостью. Он живой. Хозяин живой. И можно, как обычно, шествовать на кухню, чтобы подать еду.

Когда он вернулся с хозяйской плошкой и хлебом, нарезанным и щедро посыпанным чесноком и хреном, колдун уже сидел за столом в обеденной зале.

– Видишь, я тоже на поправку иду, – хозяин подмигнул и взялся за ложку, – скоро нам опять на