Киоко. Милосердие солнца - Юлия Июльская
* * *
Сора всегда шёл первым. Такой уж он был — всегда пример, всегда лучший. Жаждал внимания и чтобы на него равнялись. Вот и сейчас, ведомый тщеславием и ненавистью ко всему, что таят в себе эти стены, он завёл самураев с западной стороны — со стороны горячих источников. Совершенно неудобное место для атаки, зато и не ждут обычно, что отсюда станут нападать.
Воины рассредоточились вдоль кустов, скрывающих онсэн со всех сторон. Сора глянул поверху, но увидел только ровную гладь воды. Никого. Отдал приказ — и самураи начали осторожно, стараясь не шуметь, пробираться дальше. Другие бы назвали это бесчестным, но Соре было плевать. Честно или нет, а в живых остаться хочется. И мир от ёкаев избавить — тоже.
И когда последний из отряда оказался у границы источника, ровная поверхность онсэна вдруг подёрнулась рябью, задвигалась. Он уже решил, что сейчас на них выскочат какие-нибудь водные ёкаи, но никак не ожидал того, что на самом деле увидит. Из воды появился огромный пузатый чайник. Стоило ему оказаться на воздухе, и он начал лязгать крышкой, фырчать и плеваться водой. Брызги летели во все стороны. Руку что-то обожгло. Он посмотрел на предплечье — под каплей воды, упавшей на кожу, появилось маленькое красное пятно. Ожог.
— Назад! — скомандовал он, но самураи и без того старались убраться подальше. Только вот кусты, через которые они пробрались сюда без всяких затруднений, вдруг будто нарочно стали цепляться за одежду, доспехи и даже оружие. Начали царапать руки. Кто-то сбоку закричал. Сора повернулся и увидел, что одному из его самураев ветка проткнула глаз. Его сильные воины вмиг превратились в испуганных разбегающихся детей.
— Смотрите, куда бежите! — гаркнул он, но его уже никто не слушал.
Злость на рёкан и на этот жуткий чайник перекинулась на собственных самураев. Нелепые, никчёмные, они ползали под кустами, стараясь рубить ветки, забирались на них, неуклюже пытаясь перелезть, но ничего не получалось. Позор им. Позор ему за такой отряд.
И злость эта, питавшая его силы, заставила выхватить катану, показать, как должен вести себя воин. Так Сора бросился на чайник. Его носик был у самого берега, и Сора сумел его оцарапать. Начало положено.
— Моя краска! — завизжал вдруг чайник, и суета вокруг на миг улеглась, но только для того, чтобы разгореться с новой силой. Однако этого мига хватило, чтобы Сора пропустил, как тот самый носик выплеснул на него ушат воды, окатив ноги. Брызги разлетелись всюду, попав на руки и лицо. Но то брызги, а ноги его жгло так, что стоять было невыносимо. Сора закричал и, забыв о былой решимости, которую обрёл в порыве ярости, бросился прочь, наудачу ринувшись прямо туда, где в изгороди оказался зазор.
Он выбежал к рёкану, к самой его стене. Выбежал — и замер, не в силах отвести взгляд от того, что увидел. Там у стены стоял опутанный тьмой человек. Эта тьма струилась изнутри, из самого сердца, обнимала его цепкими нитями, а человек кричал, плакал, молил о помощи, только звуков не было слышно. На миг Сора забыл об обожжённых ногах. На миг ему почудилось, что и ноги эти вовсе не его…
А потом он заметил раму, и человек вдруг потускнел, из настоящего становясь лишь блеклым отражением самого Соры. И теперь Сора кричал и плакал. Теперь Сора молил о помощи, пока тьма его пожирала.
Он ведь даже не хотел становиться самураем — мать настояла на учёбе, чтобы он дал их роду надежду на громкое имя. И во время учёбы он так любил спокойные уроки: стратегию, каллиграфию, балансовые упражнения, медитации… И так не любил фехтовать. И даже на службе потом он получил свой отряд лишь потому, что показал хорошие качества военачальника. Не как самурай, который сражается лучше прочих, а как тот, кто способен объединить команду, задать верную цель и найти подход к каждому, если это требовалось.
Он любил жизнь и людей.
И плевать ему было на ёкаев.
Теперь тот Сора погибает. Но он знает, как спасти свою ками. В агонии тёмных мыслей и мрачных желаний, сопротивляясь порыву ворваться в рёкан, Сора развернулся, вышел к онсэну и, не давая себе ни единого мгновения на раздумья, шагнул вперёд. Туда, где странный ёкай-чайник уже утопил большую часть самураев.
Из горла вырвался крик — последний выдох.
* * *
— Его дух уже всюду, тьма расползлась и сплелась с тысячами ки и ками, — вздохнула Норико, — я не могу найти её источник.
Киоко понимала её, потому что чувствовала то же. Однако во всех этих отравленных нитях силы было что-то знакомое, едва уловимое. Запах лаванды, потерявшийся под терпким, ярким ароматом оранжевой лилии и стали. Так пахла ненависть и месть. Так пахла одна из первых ки, которые она примерила на себя.
— Норико. А если бы ты знала, кто именно этот онрё, стало бы проще?
— Если мне нужна конкретная душа, мне достаточно пожелать её найти. Я сразу знаю, куда направиться.
— Мне так жаль. — Она посмотрела на Иоши.
— Значит, убить его было недостаточно…
— Тебе не нужно в этом участвовать. Мы с Норико справимся.
— Нет уж, завершим начатое вместе. — Он подхватил дайсё и направился к выходу. Киоко уже собралась идти следом, но у самого порога он бросил:
— Ждите здесь.
И ушёл, оставив их в недоумении.
— Он куда? — растерянно спросила Киоко.
Норико замерла, прислушиваясь к ощущениям.
— Во дворец Лазурных покоев пошёл… Кажется, что-то взять. Не знаю, он думает обо всём сразу, в этой чехарде ничего не разобрать. — Она раздражённо дёргала хвостом, и Киоко благоразумно решила больше не задавать вопросов. Сердитая бакэнэко им сейчас точно некстати.
Иоши вернулся быстро, и трети коку не прошло. Он открыл дверь, шагнул внутрь, впуская холодный воздух, и вывалил перед собой целый ворох одежды.
— Ты в этом не пойдёшь, — сказал он, приблизившись к Киоко, и нежно её поцеловал. — Выглядишь восхитительно, но снаружи не одетый месяц, а значит, одеваться приходится людям.
Она не стала говорить, что кимоно, данное ей Ватацуми, прекрасно греет. Эта преданная забота так её тронула… Сам пошёл, выбрал, принёс. А ведь снаружи стоят стражники. Можно было и послать кого-то…
— Благодарю, — поклонилась она, не сумев скрыть улыбки, и тут же принялась за одежду.
— Я взял плащ, в котором мы были в Шику, если не захочешь надевать на себя сейчас столько слоёв ткани. — На его лице читалось абсолютное понимание, насколько неудобно в этих нарядах жить даже в стенах дворца, что уж говорить
