Повесть о кольце - Джон Рональд Руэл Толкин
Далекий Ривенделль был прекрасен, но в сравнении с Лориеном он был, как воспоминание в сравнении с действительностью, как отражение красоты в туманном зеркале рядом с подлинной красотой.
Фродо повернулся и увидел рядом с собой Сэма: тот недоуменно оглядывался и протирал себе глаза, словно неуверенный в том, что не спит.
— Я думал, что у Эльфов есть только звезды и луна, — сказал он, — а здесь я вижу солнце; но оно такое волшебное, что я никогда не слыхал о таком. Как будто я стою внутри песни, если вы меня понимаете.
Хальдир взглянул на них и улыбнулся, словно поняв и слова и мысль. — Это вы ощущаете чары нашей правительницы, — сказал он. — Хотите подняться на холм?
Они поднялись и вступили в круг белых деревьев. Фродо чувствовал, что попал в страну, где время остановилось, где каждый миг превращается в вечность, а то, что было — не исчезает. Южный ветер дохнул ему в лицо, и он услышал шум моря, которого никогда не видел, крики морских птиц, давно уже вымерших. Он прикоснулся к стволу дерева и ощутил трепет жизни в нем и понял, что оно радуется его прикосновению.
Вместе с Хальдиром он поднялся на площадку. На юге он увидел холм, покрытый лесом могучих деревьев, или город, полный высоких зеленых башен, и ему захотелось превратиться в птицу, чтобы полететь туда. На восток Лорнен был виден далеко, до самого Андуина, блестевшего вдали полоской тусклого серебра. Но по ту сторону реки свет резко сменялся мраком. Местность за рекой казалась пустой, бесформенной и дикой, а еще дальше мрак поднимался, словно холодная, черная стена. Солнце, сиявшее над Лориеном, не в силах было озарить эту далекую тень.
— Что это там? — опросил Фродо.
— Там лежит Чернолес, — ответил Хальдир, — а в нем — Черная Башня, Дол Гулдур, твердыня Врага; часто над нею лежит мрак, как над нами-свет. Но помните: свет может пронизать тьму, а сам остается для нее неуязвимым.
Пусть это будет вам утешением.
7.
Только на следующий день, в сумерках, они подошли к стенам Цитадели Эльфов и вступили в ее ворота, открывшиеся пред ними по тайному слову Хальдира. После многих переходов и многих ступенек они вышли на обширную лужайку, где в серебряном бассейне бил хрустальный фонтан, а близ него стояло дерево, огромное, как башня; его гладкая кора мерцала, как серый шелк, а могучие ветви с золотистой листвой начинались высоко вверху, и туда вела широкая белая лестница, охраняемая тремя Эльфами в серебряных доспехах и белых плащах.
Вслед за Хальдиром Фродо и Леголас, а за ними и остальные, поднялись на одну из самых верхних площадок и вступили в большой овальный зал, посредине которого ствол дерева высился, как могучая колонна. Стены зала были зеленые и серебряные, а потолок — золотой.
Келеборн, правитель Лориена, и его супруга Галадриэль сидели в креслах у ствола, но встали навстречу вошедшим, как это в обычае у Эльфов, даже у великих вождей. Оба были одеты в белое; у Келеборна волосы были, как серебро, у Галадриэль — как золото, и на обоих не было никаких знаков от пронесшихся над ними несчетных годов, только взгляд у них был глубокий, как вечернее небо, и проницательный, как луч звезды.
Келеборн приветствовал каждого из овоих гостей поименно и для каждого нашел сердечное слово; он усадил Фродо рядом с собой, а тогда спросил, почему видит в их Отряде только восьмерых, хотя в известиях, полученных от Эльронда, говорилось о девяти.
— Сначала их было девять, — произнесла Галадриэль, до сих пор молчавшая; голос у нее был чистый и мелодичный, но глубже, чем бывают обычно голоса у женщин. — Гандальф Серый шел с ними, но не достиг пределов нашей страны. И я не могу увидеть его издали: он окутан туманом, и его пути скрыты от меня.
Скажите нам, где он?
— Увы! — ответил Арагорн. — Гандальфа Серого нет больше! Он остался в Мориа и не вышел оттуда.
При этих словах все Эльфы в зале горестно вскрикнули.
— Расскажите нам все! — приказал Келеборн.
И Арагорн подробно рассказал ему обо всем, что случилось с ними по выходе из Ривенделля: о Кархадрасе, о Мориа, о битве в подземном зале, о мосте, об огненной тени. — Я никогда не видел ничего подобного, — заключил он. — Это был и мрак, и пламя одновременно.
— Огнемрак, самый страшный враг Эльфов, — добавил Леголас, — если не считать самого Темного Владыки.
— Огнемрак, гроза Карликов, — добавил и Гимли, содрогнувшись.
— Увы! — сказал Келеборн. — Мы давно подозревали, что у корней Кархадраса спит какой-то ужас; но если бы я знал, что Карлики разбудили его, я запретил бы вам вступать в мои пределы! И неужели мудрость Гандальфа превратилась в безумие, когда он так безрассудно кинулся во мрак Мориа?
Но Галадриэль возразила: — Гандальф никогда не делал ничего безрассудного, и нельзя упрекать за его поступки тех, кого он вел. Не упрекай и этого Карлика. Кто из нас не поступил бы на его месте точно так же? Кто не захотел бы взглянуть на свою старую родину, наперекор всем опасностям?
И, обратившись к опечаленному Гимли, она заговорила с ним о пройденном ими пути, называя все местности на его языке, и улыбнулась ему. Карлик встретил ее взгляд, и ему показалось, что он заглянул в сердце того, кого считал врагом, но увидел там только любовь и сочувствие. Он встал и поклонился, по обычаю Карликов, и оказал: — Прекрасны многоколонные залы Хазад-дума, но еще прекраснее — леса Лориена, а мудрая Галадриэль — превыше всех самоцветов, скрытых в глубине земли.
8.
После этого Галадриэль обратилась к Фродо.
— Ваша миссия нам известна, — сказала она, — но мы не будем говорить о ней. Если бы все шло так, как мы хотели, то во главе Ордена стоял бы Гандальф, и тогда, быть может, многое изменилось бы. Вы идете по лезвию ножа; стоит вам пошатнуться — и это будет гибелью для всех нас. Но пока в Отряде все верны своей цели — надежда остается.
Она обвела их испытующим взглядом, которого не мог выдержать никто, кроме Арагорна и Леголаса. Боромир нахмурился и отвел глаза, Сэм покраснел и потупился и даже Фродо
