Саламандра - Полевка
У монахов к тому времени просохла одежда и они переоделись в свои рясы, и теперь попросили провести моления в этом доме. Лекс, конечно, разрешил, ему было очень интересно, как все происходит в этом мире. Слуги перенесли скамью, на которой он сидел, от камина к стене, освобождая место на кухне. После недолгих раскланиваний и очень вежливых переговоров вначале краснорясные подошли к камину и, подкинув по паре бревнышек внутрь, начали петь, отбивая ладонями ритм. Это была достаточно ритмичная песня, славящая мать-Ящерицу, которая вышла из огня и согрела своим теплом весь мир. Вскоре песня из мелодичной перешла на речитатив, а ритм стал более танцевальный. Монахи хлопали то в унисон друг другу, то разбивая общую мелодию на два разных соло.
Почти с самого начала они подтанцовывали, но в один момент более зрелый монах пустился в пляс, исполняя что-то весьма энергичное и пластичное. Лекс хмыкнул, с такой пластикой у них точно нет никакого остеохондроза. Потом второй присоединился к старшему собрату, и они очень лихо исполняли что-то среднее между гоу-гоу и цыганочкой. А потом вдруг там же оказался Козюль, непонятно, когда он успел сбегать за бубном, больше похожим на пяльцы, но он весьма уверенно выводил замысловатую мелодию.
Монахи расступились и позволили ему станцевать между ними. Козюль, явно рисуясь, начал извиваться, передёргивая плечами, крутил бедрами и семенил ногами, это выглядело немного вызывающе-эротично, и явно не предполагало большого количества публики, но в общем, Лексу понравилось. Но когда монахи слаженно посмотрели на Лекса, пытаясь вовлечь его в общее действо, он подхватил с пола Ламиля и сделал вид, что полностью увлечен ребенком и не понимает призыва. Зи и Зу погипнотизировали Лекса, но поняв, что тот и не думает выходить танцевать, горестно вздохнули и отошли вглубь кухни.
Следующие молились-выступали белые монахи Киреля. Они пели о матери-Ящерице, прародительнице всего сущего. Песня была неторопливой, с запоминающейся мелодией, при этом монахи раскачивались и тоже хлопали себе, помогая держать мелодию, но при этом выглядели на порядок спокойнее и торжественнее, чем красные в их развевающихся огненных одеждах. Вскоре песнь монахов подхватили трое учеников Лекса и почти сразу дети, которые попали сюда по договоренности. Было видно, что они прекрасно знают слова и подобное им не в новинку.
Было что-то от медитации в этих хлопках и раскачивании, Лекс и сам не заметил, как стал раскачиваться вместе со всеми. Но стоило ему понять, что мелодия пробралась куда-то внутрь головы, как он сразу сел на скамейку и принялся укачивать Ламиля, чтобы простыми движениями сломать навязываемый ритм. Это заметили жрецы в красных тогах и постарались приблизиться к сыну Саламандры, но Лекс прижег их взглядом, чтобы они не смели его беспокоить, и занялся наблюдением за происходящим.
Пение хором — это и в прежнем мире было простейшим психологическим трюком. Когда люди поют вместе, то неважно, как поет каждый в отдельности, все вместе звучит всегда лучше, чем поодиночке. Люди — стадные существа, и в группе, объединенные общей задачей и смыслом, всегда чувствуют себя хорошо. Для начала, просто более защищенными, и потом, каждый считает, что именно он поет неплохо, а значит, уровень критического восприятия себя снижается и человек психологически расслабляется и чувствует комфорт. Это испытывал каждый, кто пел песни у костра, или участвовал в школьном хоре. Прекрасное чувство единения и всеобщей гармонии. И это используют всевозможные секты при религиозных песнопениях.
Лекс ухмыльнулся, ну да, простые и дешевые трюки всегда самые безотказные. То, что обращается к чувствам, и неважно, каким: слуху, зрению, обонянию, всегда задевает сознание и помогает программировать поведение человека. Музыка, запахи, приглушенный или дрожащий свет — самые безотказные и крепкие якоря в сознании. Порой по одному запаху человек может моментально вспомнить то или иное событие и свои ощущения, привязанные к этому месту. Будь это чувство покоя, или удовольствия, или сексуального влечения… Лекс ухмыльнулся, вспоминая своих бывших подруг. Оценив внешний вид, он всегда принюхивался к парфюму девушки, часто тот мог сказать о человеке больше, чем обворожительная улыбка… и порой, услышав в толпе знакомые нотки парфюма, вспоминал ту или иную историю.
Кирель использовал местный опий в храмах, чтобы уменьшить критичность мышления, впрочем, как и аристократы в своих оргиях. Но разная музыка толкала людей на различное поведение. В храмах Киреля медитативные песни успокаивали и дарили надежду на лучшее будущее, а на оргиях бешеный ритм и голые извивающиеся тела толкали к безудержному совокуплению просто на животных инстинктах. Все же, антураж — это очень важно в любом деле.
Лекс сидел на скамье, дрыгал ножкой и вспоминал былое: антураж, типаж, ажиотаж, кураж, пассаж, литраж… он и не заметил, как его разглядывали краснорясные монахи. Скорее всего, они, если и не общались с Качшени лично, пока он был балованным младшим во дворце брата, то в любом случае были наслышаны о его колком языке, взбалмошном характере и капризах. Многие поговаривали, что Качшени пошел мозгами в полубезумного отца, но глядя на этого ироничного и цельного, как бриллиант, молодого человека, они с интересом понимали, что он, возможно, и был когда-то балованным капризулей наподобие Козюля, но сейчас это совершенно другой человек, и если они хотят найти к нему подход, то надо отбросить былые мерки. Лекс — это явно не Качшени, боги действительно изменили его до неузнаваемости, и внешне и внутренне. И с этим надо было считаться.
Монахи в белых рясах все еще пели, объединив всех на кухне в один плавно покачивающийся организм, но Ламиль сладко зевнул и завозился, устраиваясь, чтобы уснуть на руках. Аши тоже оказался равнодушен к песням, поняв, что кормить больше не будут, детёныш старался свернуться в клубочек возле хозяина, ища у него защиты и тепла. Лекс подхватил на плечо Ламиля, свистнул Аши, проходя мимо, дернул за хитон Ниюли, и после этого отправился в комнату, укладывать малышню спать. Сам он собирался позже выйти на кухню, чтобы поговорить с Тиро и заодно дождаться Сканда. Поэтому он устроил Ламиля на его кровати, и сам, сняв поясок с туники, устроился рядом с малышом. Лекс
