Мутные воды - Алёна Дмитриевна Селютина
— Клим! Ты что, ревнуешь?
— Да.
— Боже, — простонала Женя. — Этого я и боялась.
— Чего?
— Что как только дам тебе хоть один намек, сразу же начнется…
— Ничего не начинается. Просто… Ну… Знаешь, я столько всего передумал, пока ты спала. В том числе о том, что мы упускаем. А тут еще этот Ан-тон… Ведь так всегда и бывает: пока ты ждешь у моря погоды, приходит тот, кто не боится бури. Мне надоело бояться бури. Потопишь меня — так тому и быть.
Клим пронаблюдал, как стремительно розовеет Женин лоб, и довольно улыбнулся. Вот так, Тошенька. Выкуси и отвали. Здесь уже занято.
— Женька, — позвал он. — Давай встречаться.
— Нам по сорок пять…
— Вот именно. Всего сорок пять, наш ребенок уже взрослый, карьера есть, жизнь только начинается! Зачем отказывать себе в удовольствиях?
— Клим…
— Сорок пять лет! А смущаешься, как девчонка! — поддел Клим.
Женя немедленно нахохлилась.
— Да ну тебя! — фыркнула она.
Клим счастливо улыбнулся. Вот он — его ежик. Хорошо-то как.
— Будешь моей девушкой? Обещаю, что не позволю себе ничего лишнего.
— Вот это правильно. Одного ребенка мне хватило.
— Это правда, что ты попросила перевязать трубы?
Женя тяжело вздохнула.
— Да, но для этого нужно двое детей и разрешение мужа. Мне отказали. И я решила, что просто больше никогда не подпущу к себе мужчину.
— Жень…
Климу вдруг стало ее очень жаль. Что он наделал? А не наделал бы, и не было бы Макса… Что же все так сложно? Он снова поцеловал ее в макушку и погладил по спине. Женя внезапно слабо улыбнулась.
— Помню, одна бабушка мне в детстве сказала, что от поцелуев бывают дети…
— Только не говори, что ты поверила.
— Поверила. Была в ужасе. Дала себе зарок ни с кем не целоваться…
— Подожди. Так ты же со мной в первый раз…
— А я о чем!
Клим не удержался и расхохотался. Он чувствовал, как постепенно его отпускает. Женя лежала рядом — живая и бодрствующая, и ей больше ничего не угрожало, и это было все, что ему в этот момент требовалось. И хотелось то ли смеяться, то ли плакать, то ли творить безумства. Клим уверенно выбрал последнее.
— Я серьезно, Жень. И в качестве доказательства своих намерений я принес тебе подарок. — И он достал из кармана пакетик с M&M’s. При виде его Женя засмеялась тоже.
— Примешь ли ты мой дар?
— Заберу силой, — пообещала Женя, вырвала из его рук пакетик, вскрыла и высыпала разноцветные шарики себе на ладонь. Принялась отправлять в рот один за другим, постанывая от удовольствия. Довольный Клим тоже взял несколько конфет и закинул в рот разом.
— Вот и уговорились, — решил он.
— Как там Макс? — спросила Женя, явно не желая развивать тему.
— Нормально Макс, — ответил Клим и усмехнулся. — Полагаю, пока мы тут с тобой сражались с древними силами и твоими тараканами, наш мальчик стал мужчиной.
— Что?!
— То. Два дня наедине с Полиной.
— И?
— Жень, ты шутишь?
Женя пожала плечами.
— Ему всего шестнадцать. И ей тоже.
— Уже шестнадцать.
— Ну не знаю, я в шестнадцать стеснялась смотреть, как люди обнимаются.
— Ага, и зареклась целоваться. Это мы уже выяснили. А вот я в шестнадцать уже на стенку лез.
— Прям вот так?
— Прям вот так.
— О… И как справлялся?
— Плохо. Мне девушка нравилась одна страшно. Я ее замуж позвал.
— Правда?
— Ага. Сейчас думаю, какое счастье, что она мне отказала. Наверное, она тогда уже лучше меня самого понимала, чего мне от нее нужно.
— И что потом?
— А потом нашел ту, с кем у меня желания совпали.
— Как интересно, — произнесла Женя с самым что ни на есть подлинным исследовательским интересом. — И ты полагаешь, что Макс пошел в тебя?
— А вот вернемся домой и узнаем.
— Но ты же говорил с ним… Ну…
— Конечно говорил! И учитывая, что он сын доктора исторических наук и начальника следственного отдела, думаю, он подойдет к вопросу ответственно.
— Клим. Он наш сын.
Клим задумался. Хмыкнул. Потом достал из кармана телефон и набрал номер Макса.
— Привет, сын, — мрачно сказал он в трубку. — Ты конкретно сейчас чем занимаешься?
— Мы с Полей кормим кота, — явно с перепугу выдал правду Макс, забыв поздороваться.
— И как успехи?
— Он почему-то не хочет есть.
— Тогда перестаньте кормить.
— А. Точно. Поль, папа говорит, кота можно отпустить. Просто у Полины же болонка, а они едят по часам, вот ее и смутило, что Петька отказывается…
— В тебя пошел, да? — шепотом спросила Женя.
Клим прикрыл глаза. Он и сам сейчас не знал, какого ответа на этот вопрос желает больше.
— Ты сам-то там ешь?
— Ага, меня Поля тоже кормит.
— Тоже по часам?
— Ну пап…
— Точно в тебя… — прошептала Женя.
— Пап, а как мама? — спросил Макс.
— Нормально мама. Сейчас дам. А ты помнишь, да, что все, что тебе может понадобиться, в нижнем ящике моего стола…
— Папа!
— Вот именно. И пока не желаю становиться дедушкой. Все, хватит сопеть. Даю маму.
Женька напряглась так, будто он ей не трубку передал, а как минимум гранату с выдернутой чекой.
— Привет, Макс, — выдохнула она.
— Привет, мам, — услышал Клим. Голос у Макса был виноватый. — Ты там как? Папа так сорвался, что я решил: с тобой что-то серьезное.
— Нет, все уже хорошо. Не волнуйся.
— Ага… Мам, я это… Я извиниться хотел… Прости, что наговорил всякого… Я так не думаю…
Женькины пальцы, лежащие у Клима на груди, явно машинально смяли ткань его футболки.
— Все хорошо, — сказала Женя и тяжело сглотнула. — Это я перед тобой виновата. И ты многое сказал правильно.
— Злишься?
— Нет.
— Ты вернешься домой или останешься там?
Клим приподнялся, заглядывая Жене в лицо. Ну же, ежик, вот и первый шанс.
Что ты выберешь?
Женины пальцы выпустили его футболку.
— Максим, — начала она…
* * *
Следующий день выдался пасмурным. Клим стоял рядом с обрывом и смотрел на реку. Та была широкой и неспешной, и глаз на ней отдыхал. Климу нравились реки, они казались ему метафорой жизни. Что бы ни происходило вокруг, река текла дальше: неторопливо, но верно, и никому еще не удалось повернуть ее воды вспять.
— Привет, — сказала Женя, вставая рядом с ним.
— Он жив? — спросил Клим, имея в виду Романа Владимировича.
— Увы, — нахмурилась она. — Слушай, а если он заранее умрет от ужаса или его доведут студенты, это можно будет вменить мне в вину?
— Я тебя прикрою, — серьезно пообещал Клим. — А что ты решила насчет Александра Юрьевича?
— Бог ему судья, — тяжело вздохнула Женя. — У него свое горе,
