Змеиный крест - Энни Вилкс
— Это не жалко, — тихо ответил ей Олеар. — Я думал, тебя изменил артефакт.
— Я не изменилась. Знаю, дядя говорит, что я иначе реагирую, но сама не ощущаю этого.
— Изменилась, хоть и стараешься делать вид, что это не так. Я плохо знал тебя, сейчас узнаю лучше. Вряд ли я смогу относиться к тебе так, как… — Он запнулся. — Как относятся любящие мужчины к своим женщинам. Ты хотела ответа на вопрос: нет, я не люблю тебя. Сейчас, однако, понимаю, что это в твоих глазах большая потеря.
— Мне не нужно от тебя любви! Ни от кого не нужно!
Юория повернулась к Олеару спиной и снова натянула на себя одеяло. Сквозь предательские слезы она смотрела на размывавшиеся искорки в глубине кровати, еле удерживая дыхание, боясь, что Олеар подойдет, чтобы заглянуть ей в лицо.
Но он так и не подошел.
***
С утра пошел снег. Он падал медленно, кружась, укутывая замерзшую грязь. Глазам было почти больно смотреть в заснеженную даль: белые просторы, белые деревья и кусты, белый от крупных хлопьев воздух и светло-серое небо. Лошади послушно шагали, покрываясь этим холодным одеялом, взрывали рыхлый снег копытами и иногда скользили на спрятанном под пологом льду.
Они приближались к границе с Черными землями и к вечеру должны были оказаться на знакомой дороге, по которой можно было пройти без страха: пар-оольцы не сунулись бы на защищенные южные территории. Это радовало: бескрайние просторы Серебряного моря, по берегу которого теперь шел отряд, давно надоели глазу. Узкая тропинка почти не виляла, просто тянулась и тянулась прямо. Это было совсем не похоже на привычную дорогу: лошади шли друг за другом, не отступая и шага в сторону, аккуратно ступая между жесткими колючими кустами, в которые не сунулись бы ни человек, ни животное. Слева колючие кусты иногда сменял плотный и высокий кедровник, тоже укутанный снегом и похожий на ватные облака, а справа, за терновником, изредка встречались островки изломанных камышей.
Юория теперь сидела в седле по-мужски, боясь упустить лошадь: стоило той споткнуться и обрезаться острыми шипами, могла и понести. Под юбку все равно пришлось надеть брюки, чтобы не замерзнуть, да и сапоги ложились в стремя удобно. Чтобы не слушать, как плачет Сильвиа, Юория отстала от нее, и теперь перед глазами качалась только взрытая копытами тропа. Олеар ехал где-то далеко впереди, на редких поворотах Юория иногда видела его коренастую фигуру. Она подозревала, что он разговаривал с дядей, и ее сердце сжималось от пустоты.
Девчонка тоже ехала впереди, недалеко от Олеара, а между ними как раз оставалось место для крупного жеребца…
Всхлипы Сильвии и ее тонкий надрывный голос, которым она обращалась к сыну, раздражали Юорию, и только это, казалось, не давало ей заснуть. Она отряхивала гриву своей тонкой в кости вороной кобылы и скорее по привычке касалась ее крупа стеком, на что уже привыкшая ко всему Ольва почти не обращала внимания.
Было сонно и уныло, будто кто-то залез к ней в душу и выпотрошил оттуда что-то важное.
Апудо, прикованная к лошади, в свою очередь прикованной поводом к седлу Юории, вела себя иначе. Когда Юория оборачивалась, то видела, как рабыня размахивала руками, ловя снежинки. В глазах ее при этом плескался абсолютно детский восторг. Иногда она начинала мурлыкать себе под нос какую-то пар-оольскую мелодию.
— Аккуратнее, свалишься, — бросила ей Юория.
— Хорошо, — согласилась Апудо, берясь одной рукой за переднюю луку седла. — Это первый снег жизни. Очень красивый. Дом?
— Мы пока не в Черных землях, — отозвалась Юория. — Привал будет там. Это пока не дом.
— Пар-оол без снега. Нравится, — широко улыбнулась Апудо. Теперь, когда шрамов на лице не было, глаза стали одинаковыми, а в зубах не виднелось промежутков, улыбка больше не искривляла ее лицо еще одной раной.
— Вчера мы говорили с Олеаром, — вдруг сказала Юория. — И я поняла, что ты — единственное существо, к которому я привязана и которому есть до меня дело. Это… — Она прочистила горло. — Оказалось, что не так уж мало значит для меня.
Апудо можно было говорить что угодно. Апудо не посмеялась бы. И сейчас рабыня ответила со всей серьезностью, как всегда с трудом подбирая слова:
— Хозяйка Юория добрая. Апудо благодарна. Рада, что привязана. Апудо не предаст.
Юория уже поворачивалась, когда услышала смешок. Возмущенная, она нашла глазами за спиной Апудо Сфатиона Теренера. Его темно-рыжие косы и бурый кожаный колет, поверх которых был накинут укутанный заговором плащ с капюшоном, в снегу смотрелись как кровь. Лицо его искажало презрение.
— Вы смеетесь надо мной? — крикнула ему Юория.
Сфатион не ответил, лишь кивнул, глядя ей в глаза и скалясь. Его взгляд был мало осмысленным и скорее безразличным, так не смотрят на врагов, но почему-то Юории в голову пришла паническая мысль, что он может узнать, кто убил его сыновей, и тогда у нее, Юории, будут большие проблемы. Но ведь никто не стал бы ему рассказывать! Ни Олеар, ни дядя… Девчонку Теренер ненавидел, а значит, вряд ли обратился бы к ней со светским разговором. Почему она не подумала об этом раньше?
Внутри заныло чувство тревоги. И Олеар был далеко.
Юория пришпорила лошадь и очень скоро нагнала Сильвиа. Так было спокойнее. Юория то и дело оборачивалась, — Сфатион больше не смотрел на нее, о чем-то беседуя со следовавшей за ним Теа.
Глава 45. Надежда. Ингард
Ингард и представить не мог, что увидит старшего директора таким обессиленным. За сотни лет их с Сином знакомства тот никогда не выбывал из строя больше чем на день, и то в течение этого дня активно восстанавливался, не требуя ни ухода, ни защиты. Когда Син возвращался из-за грани мира, зачастую измотанный долгим переходом или далекой схваткой, он обычно уединялся в одной из келий целительского крыла и там, в такой милой ему минималистичной обстановке, медитировал, не отвлекаясь ни на что. Ингард привык встречаться с ним вечером за ужином, и старший директор всегда выглядел свежим, будто только что хорошо выспался.
Син учил других директоров и наставников медитации. Это были странные, необычные уроки-практики, проходящие в полной тишине и пустоте, свободной от любых стимулов и сводящей с ума любого, кто терял концентрацию. Вложить силу в контроль и пребывание в потоке определенного состояния, чтобы прорастить эту силу в себе тысячекратно, позволяя ей исцелить тело и дух и наполнить жизнью до краев, — такой
