Громов: Хозяин теней 5 - Екатерина Насута
Сперва оглушает, а потом и угнетает.
— Вы не обратились за помощью?
— К наставнику? Я хотел. Но я приносил клятву. И тогда она ещё действовала. Но профессор и сам заметил неладное. Он пытался говорить со мной. Я же, признаюсь, растерялся. Точнее теперь я понимаю, что эликсир воздействовал и на разум, я просто-напросто утратил способность мыслить. Меня то и дело захлёстывали эмоции. То уверенность, что я со всем справлюсь и преодолею временные трудности, то страх, что дар перегорит, то странная апатия, когда возникало желание пустить себе пулю в висок. К тому же чем дальше, тем сильнее я утрачивал контроль над даром. И однажды, когда я стиснув зубы, заставил себя не принять очередную дозу эликсира, случился стихийный выброс. Благо, произошло это в клинике. И рядом оказался профессор. Полагаю, единственно его вмешательство и позволило сохранить, что дар, что жизнь. Поэтому я ему благодарен. Хотя тогда ненавидел.
— За что?
— За то, что он обратился в жандармерию. Знаете, в обществе ведь их не любят. Людей в серых мундирах. И на тот момент, будучи воспитан в семье, ратующей за либеральные ценности, я всецело разделял эту нелюбовь. Приличный человек, даже понимая полезность жандармов, не может и не должен испытывать к ним симпатии. Не поймут… но тогда… тогда я потерял сознание, пытаясь справиться с обыкновенной простудой. А очнувшись, обнаружил себя в кабинете профессора, где помимо его самого пребывал один ваш добрый знакомый…
— Карп Евстратович? — пальцем в небо, но Николя кивает.
Стало быть, угадал.
— Тогда он был моложе. И злее. И первая наша беседа вышла неудачной. Мне было плохо. Дар не ощущался, внутри поселилась такая вот гулкая, тяжёлая пустота, которая того и гляди готова была меня поглотить. А тут ещё обвинения какие-то… я просто не в состоянии был понять сути их. И требовал отпустить меня или же предоставить адвоката. Карп Евстратович грозил судом и каторгой. Снимки давал… ужасающие снимки… какие-то мёртвые люди, которых я видел впервые. Проститутки… господи, да я только в тот раз к ним и заглядывал, когда… я… не отношусь к людям, которые посещают подобные заведения!
— Верю, — поспешил сказать я. И Николя выдохнул с облегчением.
— А вот он не поверил. Мне становилось всё хуже… Профессор сказал, что дрянь, которую я принимал, разрушает энергетическую оболочку, что если ничего не предпринять, то даже с его помощью я протяну день-два от силы. Это было странно так… ещё сказал, что он не справится. Что это дело тьмы и света, а никак не целителей.
— Но вы живы?
— На моё счастье Карп Евстратович весьма упрям. И если он хочет от вас чего-то добиться, то добьётся. Он дошёл до Синода. И вытребовал Исповедника. Мол, если я всё одно того и гляди отойду на тот свет, то хотя бы покаявшись и с чистой душой.
— А заодно информацией поделитесь.
— Вижу, вы понимаете. Но решение оказалось верным. Мне… знаете, когда-то я читал о Европейских процессах. И о кострах. В тот раз меня сожгли на таком костре, только развели его внутри моего собственного тела. Боль была невыносимой, но разум не отключался, как оно бывает, когда речь идёт о физических муках. Нет. Я помнил и помню… до сих пор помню каждое мгновенье той… Исповеди. И прикосновение даже не человеческого разума, потому что они уже не люди, но чего-то… иного. И это иное, оно изучило меня, не тело, но душу, каждую мысль, каждый порыв. И его волей я говорил, отвечал на все вопросы, не имея даже мысли противиться. Ему не мешали непреложные клятвы. Да что там, они тоже сгорели в очистительном этом пламени. А потом оно отступило. И я выжил. И это походило на чудо, хотя… тогда я не мог здраво оценить дар. Я понял, сколь низко пал, понял, во что позволил себя вовлечь. И многое можно говорить о молодости, о благих намерениях, о незнании, о доверии к другу, но… Карп Евстратович навестил меня на следующий день. И сказал, что их задержали. Всех тех, кого я называл братьями. Не жандармерия, но Синод, объявив это делом света. И что многие не пережили эту ночь. А те, кто пережил… в общем, это было долгое дело. И я узнавал каждую его подробность. Те девушки… маги утрачивали не только контроль над даром, но и разум. Некоторые начинали испытывать припадки ярости, которая и выливалась на других людей…
Нет, всё-таки тут душновато. Прямо горло перехватывает от нехватки воздуха.
— Карп Евстратович и расследование-то начал после того, как в Неве выловили четвёртое тело. В городе пошёл слух о кровавом безумце, сродни английскому Потрошителю. Только этот пытал огнём.
— Ваш друг?
— Доказано это не было. Богдан… возможно, его успели предупредить. Говорю же, у него было много друзей. Или он сам понял. Он был не глуп. Он предпочёл уйти. И не один. Он зашёл в публичный дом, а в следующее мгновенье тот вспыхнул. И потом… многие тела опознали весьма условно… камень и тот поплавился.
— А как опознали его?
— По перстню наследника в том числе. Но это скорее для уверенности. Богдана огонь почти не тронул. Он умер от истощения и… я хотел пойти на похороны, но… после того, как всё вскрылось… тайное сообщество, планы… конечно, нас сразу объявили заговорщиками… началось разбирательство. И те, кто выжил после допросов Синода, отправились под суд. И на каторгу.
— Вас в том числе?
— Да. Это не страшно. Я… я тогда не очень понимал, почему выжил. И зачем. А Карп Евстратович предложил помощь. Оставить меня при госпитале. Даже при том, что в тот момент не приходилось говорить о восстановлении дара. Сказал, что профессор заступился. И что в отличие от прочих, на мне нет крови.
— А на прочих была?
— Да… этот эликсир… он менял людей, как оказалось. А может, я и вправду ничего не понимал в людях. Главное, мне предложили выход. И я оказался достаточно труслив, чтобы принять это предложение.
Выражение лица у него виноватое.
И снова понимаю.
Он не простил себе. Ни участия в той затее, ни смертей. Причём
