"Фантастика 2025-29". Компиляция. Книги 1-21 - Том Белл
Послезавтра приходилось на пятнадцатое число Осенних Ветров.
В этот день Фердинанд II наконец двинулся в путь, сопровождаемый целой толпой столичных зевак. С раннего утра капитан Синьоретти расставил конвойных по всей Олларии: насмешливые горожане провожали своего монарха солёными шуточками, а из гущи народа время от времени доносилось пение:
Я неверной женою была королю…
Хотя Валансен находился не более, чем в пятидесяти хорнах от столицы, поездка туда должна была занять добрых полдня. Король сел в одну карету вместе с Первым камергером, Главным шталмейстером, сенескалем, тессорием и геренцием. Молодые вельможи – в их числе и герцог Окделл в окружении своих дворян – ехали верхами.
По дороге планировалась одна, но продолжительная остановка: перед тем, как покинуть столицу, король пожелал посетить службу в Соборе Святой Октавии. Поэтому в девять часов королевский поезд остановился у ворот храма, и кардинал Сильвестр собственной персоной занял место у главного алтаря.
Служба шла полтора часа, и Ричард изнывал от нетерпения всё это время. Фердинанд II сидел всего в двух шагах от него, но поговорить с ним не представлялось никакой возможности. Дик клял про себя графа Маллэ, который наверняка попросту забыл о своём обещании.
Однако едва прозвучало финальное «идите, служба окончена!» (в олларинской церкви служили на талигском языке), Фердинанд неожиданно сам окликнул юношу:
— Герцог Окделл! Подойдите сюда и подайте нам руку.
Жестом приказав остальным придворным держаться поодаль, король медленно направился к выходу, опираясь на руку Дика.
— Господин мажордом передал нам вашу просьбу, — негромко произнёс он. — О чём вы хотели поговорить с нами, герцог?
Ричард даже слегка растерялся от внезапного исполнения своего желания:
— Государь… Я хотел просить вас о милости к моему бывшему эру, герцогу Алве.
Дик был уверен, что Фердинанд тут же рассердится, но тот только кивнул головой.
— Так я и полагал… Он написал мне.
— Кто? Герцог Алва?
— Да. По его словам, это не первое его письмо, но остальные я вряд ли увижу, поскольку их перехватывает его высокопреосвященство. — Король криво усмехнулся. — Это послание вручил нам господин Генеральный прокурор. В нём герцог Алва утверждает, что королева, наша супруга, вступила с ним в связь вынужденно, из страха за свою жизнь.
— Я слышал от её величества, — осторожно вклинился Ричард, — что она опасалась господина Дорака.
— Алва предлагает нам воспользоваться своим правом помилования в обмен на отмену завещания, — продолжал король, не слушая.
— Государь? — не понял Ричард.
— Завещание, завещание Франциска, моего предка, — нетерпеливо пояснил Фердинанд. — Оно определяет порядок наследования престола с начала этого Круга. Алва предлагает мне изменить его по моему желанию. А учитывая, что он сам первый наследник Олларов, это отнюдь не шутка, — грустно усмехнулся король.
— И вы готовы на это согласиться? — спросил Ричард, сам не зная, радоваться ли ему или удивляться подобной сделке.
— А вы, герцог? Вы согласились бы на помилование?
— Умоляю ваше величество… — горячо начал Дик, но король остановил его.
— Нет, я хочу, чтобы вы подумали. Скажите мне честно: вот вы, открытый и правдивый юноша, к тому же так искренне преданный королеве… Что сделали бы вы, вы сами, если бы королева обманула вас – если бы она солгала, насмеялась над вами, унизила вас перед всеми, использовала как бесчувственную марионетку, и это при том, что вы так любили её и почитали, так боготворили и лелеяли… Скажите честно, вы простили бы её или наоборот – отомстили за свою поруганную честь?
Дик остановился, невольно тронутый горечью, прозвучавшей в словах короля. Катари… Нет, не Катари: королева! – совершенно точно лгала, заявляя, что её муж сам приводит к ней любовников для зачатия. Она лгала – но зачем? Для чего эта чудовищная, недостойная выдумка? Алва в письме королю заявил, будто королева боялась за свою жизнь. Но Ворон никогда не стал бы грозить женщине, это Дик знал твёрдо. Алва защищает её, защищает даже сейчас… А что, если всё, сказанное королевой, и впрямь было ложью? Дика охватил настоящий ужас. Что, если каждое нежное слово об отце, каждый знак ласкового внимания к нему самому – всё было обманом? Что, если Катари хотела всего лишь воспользоваться им, как послушным орудием, как щенком, которого приманивают куском сахара, чтобы потом натравить на кого-нибудь другого?.. Но для чего?
«Для того, чтобы ты отравил своего эра, разумеется!» — сухо ответил ему внутренний голос, словно сообщая очевидное.
Дик содрогнулся и сжал кулаки. Да, тогда он поверил, тогда он отравил вино эра Рокэ… А теперь яд поднесут самой королеве! Дик снова увидел мысленным взглядом две крупинки, быстро растворяющиеся в бокалах с «Чёрной кровью». Тогда он сам был марионеткой в чужих руках и едва не стал убийцей.
— Не делайте этого, ваше величество, — глухо произнёс он сдавленным голосом. — В чём бы она ни была виновата, не делайте этого. Если королева обманула вас, пусть раскаивается. А если вы ошиблись, если всё не так, как кажется… Тогда вы сами не будете виноваты перед ней!
Король неожиданно и резко оттолкнул от себя руку Ричарда. Поражённый этим жестом недовольства или волнения Ричард оторопело смотрел, как Фердинанд в полном одиночестве неровным шагом направляется к высоким дверям, ведущим из собора. Через секунду за ним бросилась стража, а потом Дика начали задевать торопящиеся вслед за королём придворные. Подошедший Ауэрберг легонько стукнул его по плечу, понуждая сойти с места.
Они уже выходили во двор к лошадям и каретам, когда из дверей собора ужом выскочил священник в серой рясе, со сбившейся эсперой на груди и, размахивая какой-то бумагой, бросился вдогонку королю. Обежав Фердинанда по широкой дуге, он с размаху бухнулся перед ним на колени.
— Ваше величество, правда! Правда! Я должен сообщить вам правду! — надрывался он.
Капитан Синьоретти выставил обнажённую шпагу, не позволяя святому отцу прикоснуться к его величеству. Король кивнул, и капитан, выдрав бумагу из рук священника, передал её Фердинаду.
Король быстро пробежал её глазами, заметно изменившись в лице. Взмах руки – и телохранители отступили, а король, шагнув к священнику, коротко спросил отрывистым голосом:
— Кто вы?
— Я исповедник матери Моники, государь,
