"Фантастика 2025-29". Компиляция. Книги 1-21 - Том Белл
Алва по-прежнему сидел во Второй Бастиде: Фердинанд продлил ему заключение до завершения суда над королевой. Однако теперь узнику разрешили переписку, и Алва воспользовался этим в полную меру, прекрасно понимая, что вся его эпистолярия сразу же окажется на столе у кардинала.
Подойдя к делу со свойственной ему изобретательностью, Рокэ писал всему Талигу: своей гитаре, королю Фердинанду, несравненному Моро (так значилось на конверте), епископу Бонифацию, Леворукому, племяннице губернатора в Тронко и собственному офицеру по особым поручениям (с адресом: «Туда, где его кошки носят!»). Из любопытства Сильвестр ознакомился с двумя образцами этого потока красноречия: официальным посланием герцогу Урготскому и изящной эпистолой, адресованной герцогу Окделлу. В первом Алва учтиво оповещал Фому, что прибудет в Ургот сразу же после своего освобождения; впрочем, если король и не освободит его, он всё равно прибудет, так как выяснил, что Вторая Бастида – не что иное, как Блуждающая башня, издревле известная всем Золотым Землям, и, как таковая, способна перенести его по воздуху туда и когда ему будет угодно. В конверте, адресованном Окделлу, обнаружился небольшой листок, затейливо разрисованный завитушками и содержащий в себе старательно переписанный сонет Веннена:
Мой друг, поступок твой предай забвенью!
У розы есть шипы, есть ил в ключе,
У солнца и луны – туман, затменья,
Зловредный червь встречается в цветке.
Все люди грешны, ведь грешу и я,
Твои обиды быстро извиняя;
Тебе в угоду, сам себе вредя,
Я, что бы ты ни делал, все прощаю.
Грехи твои моя любовь встречает:
Противник твой, защитником явясь,
Сам на себя же встречный иск вчиняет
И, сам против себя вооружась,
Стремится быть судьей, чтоб оправдать
Во всем тебя, о мой прелестный тать![2]
Сильвестр испытал сильнейшее искушение передать сие творение адресату – только ради удовольствия лицезреть, с каким видом Окделл прочтёт его. Но опыт подсказывал ему не вести себя опрометчиво с герцогом Надорским.
Удержавшись от одного искушения, кардинал, однако, дал ознакомиться экстерриору с многостраничным политическим сочинением Рокэ, по видимости содержавшим важные сведения о фельпской Дуксии. Тот вернул его кардиналу на следующий же день, крайне смущённый. Оказалось, что Алва ввернул в середину подробнейшее описание своих непотребств на вилле Бьетероццо, тщательно рассчитанное на то, чтобы выбесить Сильвестра.
Только спустя три дня кардинал сообразил, что эпистолярная лавина, вероятно, скрывала под собой парочку писем совсем другого содержания, отправленных иным способом. С запозданием он велел коменданту не выдавать Алве больше десяти листов в сутки и тщательно пересчитывать исписанное. На следующий же день ему вручили весь десяток, изрисованный богохульными карикатурами на него самого.
Комендант, похоже, решил, что Ворон и впрямь рехнулся, но Сильвестр не обольщался на этот счёт. Алва продолжал сидеть в Багерлее – значит понимал, что любая попытка неповиновения приведёт Фердинанда в ярость и ухудшит положение дел.
Итак, внешне всё оставалось по-старому: кэналлийцы злились на Окделла и, казалось, не имели никаких тайных известий от своего соберано. Но кардинал готов был прозакладывать свои чётки: Рокэ готовил какой-то обходной маневр, и Сильвестр пока не мог угадать, в чём именно он заключается.
Первый удар пришёл из Эпинэ. Одиннадцатого Осенних Ветров в Олларию влетел взмыленный гонец с сообщением: четыре графства из одиннадцати открыто взбунтовались против короля и пожелали отложиться от Талига. В замке покойного герцога Анри-Гийома повесили чету Маранов; графиня Савиньяк поспешно бежала из захваченного и разорённого Сэ. Но хуже всего было то, что остававшиеся в Старой Эпинэ части Резервной армии под командованием полковника Люра перешли на сторону восставших.
Как и всегда в подобных случаях, бунтари-эсператисты воззвали к помощи Святого престола.
Сильвестр надеялся услышать имена маркиза Эр-При и графа Штанцлера, но, к его удивлению, среди главарей гонец назвал только графов Пуэна и Агиррэ, барона Сэц-Арижа и какого-то безвестного дворянчика по имени Никола Карваль. Это было странно. Тем более, что по сведениям кардинала, принц Альдо Ракан спокойно сидел в алатском Сакаци, гонял косуль в компании братьев Борнов и крутил роман с собственной незаконнорождённой кузиной.
Вывод напрашивался один: беглый Штанцлер, наверняка скрывающийся за фигурой кого-то из главарей, поднял знамя мятежа раньше, чем рассчитывал, из-за известий о скором суде над королевой.
Сильвестр убедил Фердинанда принять меры предосторожности. Принца Карла отобрали у матери и передали под надзор полковника Арнольда Манрика. Однако король всё ещё тянул с изданием манифеста, объявляющего детей Катарины Ариго незаконнорождёнными.
— Мы подпишем его после суда! — категорически заявил он.
Кардинал решил пока не настаивать и переключил внимание короля на другое.
— Нам следует освободить герцога Алву, ваше величество, — посоветовал он. — Он быстро перевешает всех эпинских мятежников на столбах. Право, это большая удача, что Первый маршал сейчас в Талиге, а не в Урготе.
Но король, как и все слабые люди, заупрямился.
— У губернатора Сабве достаточно своих сил, — возразил он. — Пусть его брат, господин вице-кансильер, представляет в Эпинэ нашу особу. А о судьбе герцога Алвы мы поговорим попозже.
На следующий день собрался Большой Совет, и после него Блюститель королевской опеки едва не облёкся в траур. Он рассчитывал взять на себя заботу о младших Приддах, на что имел право по должности и на основании родства: он приходился мальчикам родным дядей. Но король решил, что тринадцатилетний граф Васспард и десятилетний Питер Иммануил поступят на попечение главному церемониймейстеру, Фридриху Манрику, женатому на сестре Ауэрберга, Марии Гогенлоэ-ур-Адлерберг.
Узнав об этом решении, Ричард пришёл в ужас. Пусть Валентин Придд и был холодным спрутом, но его младшие братья не заслуживали такой участи! Герцог Окделл лучше кого-либо другого понимал, каково это – стать заложником алчных Манриков.
— Я немедленно еду к Рокслеям! — заявил он Ауэрбергу.
— Не забывайте, герцог, — охладил его опекун, — что теперь вы мой воспитанник и должны подчиняться мне.
— Король не просил меня принести вам присягу оруженосца! — запальчиво возразил Ричард.
— А мне и не нужен оруженосец, — меланхолично отозвался Ауэрберг. — Я Первый камергер, а не Первый маршал. Поэтому сегодня вы поедете со мною во дворец, где вам отведены личные апартаменты. И должен сообщить вашей светлости, что по желанию
