Фантастика 20254-131 - Константин Викторович Плешаков
— Об инциденте я Белозерске я знаю немногое. Больше, разумеется, чем его виновники, однако далеко не все мне открыто.
— Заклинаю Основами, говори простыми словами… Что случилось с этим Арсением? Отчего он перекинулся в дичь и перебил почем зря кучу народу?
Друидка вздыхает и смотрит на меня с бесконечным терпением:
— Боюсь, Hên Snagath, здесь нам не обойтись без того, что ты именуешь «эльфийской мудростью»… В Белозерске в Глубинные сны вошел человек, не готовый к столкновению с собственной тенью.
— Почему… не готовый?
— Потому что ученые господа из Белозерска верят во всевластие разума и пренебрегают мудростью так же, как и ты. Полагаю, ты могла это заметить, наблюдая господина Немцова. Он все пытается объяснить с рациональных позиций, отрицая собственные чувства. Словно если их игнорировать, они просто исчезнут.
— Откуда ты знаешь? Вы знакомы?
— Мне знакома эта порода. Человек по имени Арсений, ступивший в Глубинные Сны, принадлежал к ней же. Он столкнулся с тем, что всегда в себе отрицал — и оно поглотило его.
— Шик-блеск… Выходит, слишком уж хорошим и правильным людям не стоит контактировать с Хтонью. Что же, это не обо мне — у нас с моей тенью долгая история…
— Возможно, слишком долгая, Yrch-hên. Ты ищешь власти над Глубинными снами, стремишься стать их Хранителем. Поведай мне, с какой целью?
— Да ясно, с какой! Уничтожить тягу… сырье вот это для мумие. Сделать так, чтобы Хтонь ее больше не порождала. А нет ножек — нет и варенья. Корпорация уйдет, потому что оставаться ей будет незачем. Иначе ее не выгнать никакими средствами!
На краю сознания мелькает мысль, что разумно было бы эти ценные соображения придержать при себе — но тут же улетучивается. Может, не зря говорят: ты сам расскажешь друиду все, что он хочет знать — добровольно и с энтузиазмом. Но теперь уже поздновато пить боржоми. Сама согласилась распахнуть свое сердце…
— Тебе ведь известно, что мумие — это лекарство, которое каждый день спасает тысячи жизней? И что в эти времена добыча его возможна только на Сахалине?
— Известно, и что ж теперь? Разрешить превратить мой народ в рабов и безумных повстанцев ради тысяч умирающих где-то там? Да не все там прям при смерти, «Панацея» уже даже косметику из мумие выпускает! Ее только бабло парит потому что. Каждый за себя, один Эру Илюватар — за всех.
Мягкий золотистый свет пронизывает кроны деревьев, создает причудливые тени из переплетения ветвей, падает на полупрозрачное лицо моей собеседницы. Она смотрит мне в глаза проникновенно и печально:
— Я сожалею о том, что произошло между тобой и твоими учениками. Ты — дитя нового времени и не сведуща в древних обычаях, но таковы пути твоего народа. Будущий военный вождь учится у лучших, а после становления убивает своих учителей. Вы, орки — народ действия. Юному вождю не нужно, чтобы учителя приставали к нему со своей… как ты выразилась, размытой мудростью.
— Еж меня не убил!
— Разумеется. Это же твой ученик. Он взял от тебя и твой свет, и твои тени. А Арсений из Белозерска потерял себя, потому что был от собственной тени отчужден. Что, если Соль из народа снага-хай потеряет себя по обратной причине — потому что стала со своей тенью совершенно едина?
— Стала, и что с того? Тебя бы, такую всю из себя мудрую, в наши кровавые сахалинские замесы! Ведь запрет убивать был скорее внешним… навязанным, кстати, вами. Серьезно, ну какие еще у меня есть решения? Снова бегать по сопкам с автоматом — героически, но бессмысленно? Вернуться к этому липовому общественному контролю, который контролирует что-нибудь примерно в той же степени, как пердеж в урагане? Или я уничтожу тягу… или «Панацея» уничтожит Сахалин. Третьего не дано. Сорян за пафос.
Древняя друидка смотрит на меня без тени презрения или гнева:
— И кто же, Соль из народа снага-хай, лишил тебя третьего пути? Твоего собственного пути. Подумай еще раз: с какой целью те, кто стремился использовать тебя, навязывали тебе удобную им картину происходящего? И что сейчас ты навязываешь себе сама?
Прикрываю глаза и глубоко вдыхаю светлый прозрачный воздух, пахнущий влажной древесной корой, мятой и вереском. Понятно, почему об этих местах поговаривают, будто кто раз посетит их — не захочет возвращаться в шум и ярость внешнего мира.
— Они… они говорили мне то, во что им было выгодно, чтобы я верила. Потому что в Хтони… в Глубинных снах со мной произойдет именно то, во что я буду верить? И это значит, что я могу найти собственное решение — не навязанное никем?
— Чего ты хочешь на самом деле, Соль из народа снага-хай?
— Я хочу, чтобы аномалии впускали только тех, кто пришел по свободной воле, на свой страх и риск. Чтобы сражаться с чудовищами, порожденными страхом, и собирать дары, порожденные надеждой. Скажи мне, Хранитель может… установить такие правила?
— Мне ведомы истории множества разумных, которые выбирали путь Хранителей Глубинных снов. И двух одинаковых среди них нет. Достанет ли в тебе любви и сострадания ко всему живому? Никто не может этого знать, покуда ты не испытаешь себя. В Глубинных снах каждый становится тем, что он есть, а не тем, что он о себе фантазирует. Контакт срывает маски — и остаётся только правда твоей природы.
Мох в самом деле уютный и мягкий. Но я решительно встаю на ноги:
— Значит, я испытаю… правду своей природы. Благодарю тебя за совет… и за участие. Извини, что считала эльфийскую мудрость набором трескучих фраз ни о чем. Она может быть очень в тему. А теперь мне пора… вернуться.
— Avo gwath-hên, na-vannor, ar eglariad i bâr hen sí laeg lín a chân! — говорит друидка и тут же переводит: — Пусть свет не ранит тебя, дитя теней, а указывает дорогу.
Это звучит скорее благословением, чем простым пожеланием. Магия, но не того плана, как у людей… Волшебство, вот что это.