Фантастика 20254-131 - Константин Викторович Плешаков

— Вот как положено! Это… знак внимания.

Чертов Куницын, патриот местных терруаров, таки меня напоил. Простенькое вино, но в голову ударяет.

— Тут, Аксинья Андреевна, шумновато для голубых орхидей. Не прогуляться ли нам в зимний сад?

Я давно углядел не только кольцо у нее на пальце, но и субтильного мужичка, который курсирует по спирали и страшно пучит глаза, пока Аксинья Андреевна флиртует то со смотрителем маяка, а то еще с кем.

Да и черт с ним, с этим нелепым типом! Что он мне сделает? На дуэль вызовет? Смешно.

Надо иногда сбрасывать… давление.

Зимний сад — небольшая оранжерея с пальмами и диванчиками. Даже не так — цепочка оранжерей. Каждая — со своим диванчиком. И с отдельной дверцей.

Глаза Аксиньи блестят в лунном свете, что льется сквозь потолок.

— Макар, — шепчет она всякую ерунду, — ты такой романтический… такой одинокий. Это же неестественно для такого мужчины… правда? Хочется… чтобы рядом вдруг оказалась женщина… Красивая женщина…

Обнаруживаю, что атласные перчатки мешают — скользят и вообще. Сдираю их — одна лопается. Так-то лучше.

Аксинья тихонько ахает, когда я хватаю ее за задницу и прижимаю к себе.

В этот момент в кармане звонит телефон.

Тот телефон.

— Погоди.

— Что? Макар…

— Погоди, говорю. Алло? Мила?

— Здрасьте, дядя Макар.

— Блин, Гришка! Случилось чего?

— Ну… вы сказали звонить, если помощь будет нужна…

— Так! Рассказывай!

— Ну, в общем, у меня завтра экзамен по интегралам. Я… не понимаю вообще ничего. А если провалю…

Сука. Интегралы.

— Тебе прямо сейчас надо⁇

— Извините, Макар Ильич, я уже понял, что не вовремя. Просто скоро мама придет, она… Ладно, извините.

— Да стой ты! Не вешай трубку. Интегралы. Щас. Погоди…

Плюхнувшись на диванчик, я начинаю объяснять пацану, в чем подвох.

Аксинья глядит меня сперва изумленно, потом неверяще, потом гневно. Потом хватает свои меха и выбегает прочь.

Зажимаю трубку ладонью:

— Прости! Это правда очень важно! — не поможет, но я хотя бы попытался.

Она поворачивается на своих каблуках, как юла.

— Хватит заниматься самобичеванием, Макар Ильич. Жизнь проходит, а вы всё копаетесь в прошлом. Ковыряете старую рану, — и не сдержавшись, добавляет: — Идиот!!!

Откашливаюсь, отнимаю ладонь от трубки:

— Так. Продолжим, Григорий Арсеньевич.

* * *

Курилка — небольшой зал, оформленный в азиатском стиле. Шелковые ширмы с журавлями, низкие столики из темного дерева, несколько кальянов в углах. Воздух густой от табачного дыма и сладковатых благовоний. Здесь уютнее, чем в парадных залах, и разговоры откровеннее.

В углу несколько мужчин пьют саке из крохотных чашечек. Среди них Куницын — вот жук! Впрочем, «играет на повышение». Но трындит, кажется, так же про виноградники.

Великий князь Игорь Константинович Сахалинский оказывается точен — и обо мне не забыл. Даже имя запомнил.

— А-а, вот и наш смотритель. Надеюсь, служба позволила отлучиться без помех?

— Конечно, ваша светлость. Оставил надежного сменщика.

— Тогда побеседуем.

Мы церемонно отходим к окну, в отдельную зону. Открываю фотографию:

— Ваша светлость, это снимок оборудования, которое используют промысловики в заливе Терпения. Обратите внимание на логотипы.

Князь берет мою раскладушку, внимательно изучает фото. Лицо его не меняется, но я вижу, как дрогнули пальцы на набалдашнике трости. Сейчас он скажет что-то вроде «немедленно разберусь» или «это возмутительно».

— И что вы хотите этим сказать, Макар Ильич?

Что я хочу сказать? Что корпорация, которая сегодня рассказывает о «социальной ответственности», использует рабский труд. Неужели это не очевидно?

— То, что браконьеры используют дорогостоящую технику корпорации «Панацея». Возможно, стоит разобраться…

— Макар Ильич, — перебивает князь тихо. — Вы очень наивный человек.

— Простите?

— Аркадий Тимурович уже рассказал мне об этой… досадной ситуации. — Князь возвращает мне телефон. — Несколько лет назад корпорация продала партию оборудования одной промышленной группе. Та группа обанкротилась, оборудование ушло с молотка. Кто его купил и как использует — вопрос не к «Панацее».

— Вот как.

— Разумеется. Я вас уверяю — с браконьерами скоро будет покончено. «Панацея» выкупит у них оборудование по справедливой цене. А если откажутся продавать — обратится в суд за защитой торговой марки. Аркадий Тимурович уверил меня в полном контроле над ситуацией.

— Вот как.

Всё схвачено. Всё предусмотрено. Фотография Ежа — просто фигня на постном масле.

— Понимаю, — говорю спокойно.

— Прекрасно! Макар Ильич… «Панацея» инвестирует в наш регион колоссальные средства. А их исследования… — князь замолкает на секунду, — их исследования способны помочь очень многим людям.

На этих словах трость выскальзывает из пальцев князя и с глухим звоном падает на плитку. Телохранители дергаются, но я поднимаю трость сам. Вкладываю твердый набалдашник князю в руку. Рука холодная. А пальцы, кажись, всегда у него дрожат.

— Моя жена тяжело больна, — говорит князь тихо. — В целом, это не секрет… Некоторые болезни нельзя просто так излечить магией, ну, вы понимаете. Но Аркадий Тимурович… — голос дрожит, — он обещает лекарство. На основе тяги. Предварительные испытания показывают удивительные результаты.

Вот оно. Вот почему князь готов закрывать глаза на всё происходящее.

— Понимаю, — опять говорю я. Теперь сочувственно.

Это что, получается, у его жены — черная немочь? С осложнением в виде какой-нибудь «обычной» хвори. Князь отлучен от ресурсов престола и тут, на Кочке, хватается за соломинку. Которую протягивает Сугроб.

И что я действительно понимаю — что толку от Игоря Константиновича не будет. Никакого.

— Тогда подумайте над предложением Аркадия Тимуровича. Прошу вас.

* * *

Я покидаю мероприятие ровно в полночь. План превратился в тыкву. Да и с самого начала был не план, а ботва.

Мероприятие в целом тухнет: аристократы и маги картинно рассаживаются в спорткары и лимузины, иные со слугами, а иные — явно с романтическим знакомством на одну ночь. Продолжать… в гостинице.

Бегает везде муж Аксиньи Андреевны, зыркает на меня гневно. Но я ее, кажется, уже видел с каким-то другим штабс-капитаном, так что упс. «Была у меня в жизни одна большая любовь — штабс-капитаны…»

Сугроб собирает толпу местных воротил, чтоб ехать «в баню». К ним на хвост пытается упасть винодел Куницын — пьяный в зюзю.

А я выхожу через калитку на площадь — и иду через мост.

И через город. К «Якорю».

Не доходя до гостиницы, сворачиваю куда-то в подвал, под надпись