Инженер Петра Великого – 8 - Виктор Гросов
Визирь хмыкнул. Документы давали ему то, в чем он нуждался больше всего: политическое оправдание. Теперь он мог вернуться в Стамбул жертвой вероломного заговора «франков». Вся вина за прутскую катастрофу, за тысячи погибших янычар, за унижение Империи — все это перекладывалось на внешнего врага. Мой компромат становился его щитом, а союз со мной из унизительной уступки превращался в мудрый и единственно верный ход. Его политическое выживание теперь напрямую зависело от успеха нашей сделки. И, несмотря на то, что Прут — это «дело рук» его предшественника, он обязан был оправдаться перед султаном.
— Этого… достаточно, — с горечью выдохнул он, поднимаясь. На его лице застыла маска ненависти. Он смотрел куда-то вдаль, словно видел перед собой дворцовые интриги Стамбула и лица врагов.
— Я принимаю твое предложение, генерал, — сказал он. — Завтра мы закончим это. Но знай, — он повернулся ко мне, сверкая глазами, — если ты обманул меня хоть в чем-то, я найду тебя, даже если для этого придется сжечь всю твою Московию дотла.
— Я инженер, ваше превосходительство, — спокойно ответил я. — Я не умею лгать так изящно, как ваши европейские друзья. Я строю мосты, а не плету интриги. И сейчас предлагаю построить мост между нашими державами. Прочный, надежный, из чистого золота и взаимной выгоды.
Он еще мгновение смотрел на меня, а затем коротко кивнул своим людям. Не говоря больше ни слова, развернулся и так же бесшумно, как и появился, растворился в ночной тьме.
Я остался один. Механизм запущен, его шестерни начали перемалывать старый мировой порядок.
Утреннее заседание в переговорном шатре обернулось фарсом, достойным венецианской комедии. Французский маркиз де Торси и австрийский граф фон Штаремберг явились с ворохом «компромиссов», но застали неожиданную картину: мы с Великим Визирем входили в шатер вместе — в жестах, в коротких репликах сквозило деловое, почти партнерское взаимопонимание.
— Господа, — заявил я, не давая им опомниться и не усаживаясь на подушки. — Благодарю за ваши усилия. Однако «Высокие договаривающиеся стороны» достигли принципиального согласия по всем ключевым вопросам и в услугах посредников более не нуждаются.
На лице маркиза застыла маска изумления, сменившаяся плохо скрываемой яростью. Австриец насупился и судорожно заработал платком, словно ему не хватало воздуха. Мои спутники, Голицын и Щелкалов, проинструктированные лишь за полчаса до этого, сидели с каменными лицами, пряча за ними не меньший шок.
— Позвольте, генерал! — вскинулся де Торси. — Это нарушение всех правил дипломатии! Подобные вопросы не решаются втайне от гарантов мира!
— Правила меняются, маркиз, — холодно парировал я. — Особенно когда «гаранты» ведут двойную игру.
По моему знаку Щелкалов начал зачитывать согласованные пункты: Азов с Таганрогом отходит к России; Порта признает наш протекторат над Молдавией и Валахией. С каждым словом лица европейцев вытягивались. Их многоходовая интрига, нацеленная на взаимное истощение обеих сторон, рушилась на глазах. Россия получала все, о чем прежде не смела и мечтать.
Когда же речь зашла о Крыме, спектакль, срежиссированный нами ночью, вошел в главную фазу.
— Здесь наши позиции непреклонны, — недовольно заявил Дамад Али-паша, поднимаясь во весь рост. — Крымское ханство — верный вассал Блистательной Порты и щит Ислама на севере. Мы скорее возобновим войну, чем позволим хоть одному неверному ступить на эту священную землю с оружием в руках.
Он играл свою роль безупречно. Ярость в голосе, готовность к битве в глазах. Все же в нем пропадает хороший актер. Или это свойство турецкого темперамента?
Европейцы оживились, увидев шанс вбить клин и вернуть контроль над ситуацией. Голицын напрягся, готовый к новому витку препирательств, я остановил его жестом. Настало время для моего финального аргумента.
— Ваше превосходительство, — обратился я к визирю с подчеркнутым уважением, — я ценю вашу верность союзникам. Однако боюсь, вопрос Крыма уже решен. И решен не нами, а самой природой войны, которая изменилась.
Я повернулся к его военным советникам, сидевшим позади.
— Ваши лучшие инженеры, уверен, уже доложили вам о том, что видели. Летающая крепость несет огонь, от которого не спасают ни каменные стены, ни вода. Вы помните Прут. А теперь представьте, что такой огонь обрушится на пороховые погреба в Кафе или на скученные в гавани корабли. Для этого не нужен штурм. Хватит одной безлунной ночи. Это не угроза, а неизбежность.
Я апеллировал к тому, что они уже видели и чего панически боялись, позволяя их воображению дорисовать самые страшные картины. Визирю еще ночью не понравились эти слова, когда я посвящал его в свою мысль. Но он согласился, что при такой подаче европецев легче убедить в спектакле.
— Но это лишь одна сторона вопроса, — продолжил я, вновь обращаясь к визирю. — Есть и другая. Вы говорили о мести. Так вот она. Мы можем действовать согласованно. Мой Государь готов подписать указ о полном запрете транзита персидских и азиатских товаров через русские земли для всех европейских купцов. Весь шелк, все пряности северного пути для них будут закрыты.
В шатре повисла тишина. Россия добровольно отказывалась от гигантских прибылей.
— Что это вам дает? — недоуменно спросил визирь.
Хороший актерище. Либо в который раз удивлен предложению.
— Это дает все вам, — просто ответил я. — Если северный путь закроется, у европейцев останется только южный. Через ваши земли. Вы станете монополистом. Установите любые пошлины. Заставите их платить втридорога за каждый тюк шелка, за каждый мешок перца. Вы получите финансовое оружие, которым сможете душить их экономики годами. Мы потеряем деньги, но получим дружелюбного соседа на юге. А вы получите свою месть и несметные богатства. Взамен я прошу избавить нас от головной боли по имени Крым.
Я строил логическую конструкцию, основанную на законах торговли, которую визирь, как прагматик, не мог не понять. Я предлагал ему невероятно щедрый дар с очевидной ценой.
— Выбор за вами, ваше превосходительство. Либо разорительная война за убыточный и вечно бунтующий Крым, либо мой подарок, который сделает вас богатейшей страной в Европе и позволит отомстить вашим врагам, не пролив ни капли крови.
В тишине шатра визирь, с непроницаемым лицом обдумывавший предложение, видел перед собой безжалостный выбор между прошлым и будущим. Вернее он делал вид, ведь все обговорено уже. Защита Крыма означала войну, поражение и потерю головы. Отказ от него, обставленный правильно, мог стать его величайшим политическим триумфом.
Он медленно поднял голову.
