Меткий стрелок. Том III - Алексей Викторович Вязовский
— Отдал сто двадцать рублей — пояснил я
Вдруг в зале раздался резкий, пронзительный звук фанфар и все, словно по команде, поднялись на ноги. Я тоже встал, следуя общему движению, хотя внутри меня все противилось этому принуждению. Мои глаза были прикованы к императорской ложе. Медленно, с достоинством, туда вошли две фигуры.
Царь. Николай Второй. Я достал бинокль, что взял в гардеробе, навел на него, рассматривая его лицо, его осанку, его движения. И невольно испытал разочарование. На фотографиях он выглядел вполне представительно, но вживую… Николай был невысок, какой-то неприметный, с мягкими, невыразительными чертами лица. Аккуратная бородка и усы, скромный мундир, лишенный лишних украшений. В его взгляде не читалось ни воли, ни величия, ни той харизмы, которая должна быть присуща монарху. Он больше походил на сельского учителя, чем на правителя огромной империи. На учителя начальных классов, который опасается строгих родителей своих учеников, но пытается держать фасон. Я знал, что он молод, ему всего тридцать, но выглядел он так, будто устал от жизни, от своего бремени, от всего.
Глядя на него, я не мог отделаться от горестного предчувствия, от образа того страшного подвала, что ждет его и его невинных детей. Даже такой слабый человек, облеченный властью, не заслуживал подобного конца. Тем более — его дети, еще не успевшие познать жизни, не повинные ни в чьих грехах. В этом была не просто трагедия, а сама суть рокового, неумолимого хода истории, который я, как проклятый, видел наперед.
Рядом с ним, в пышном вечернем платье, стояла императрица Александра Федоровна. Я перевел бинокль на нее. Ее лицо, красивое, но какое-то застывшее, выражало нечто среднее между скукой и высокомерием. Улыбка, которой она одаривала публику, казалась механической, неискренней, словно заученной перед зеркалом. Я видел, как она наклонилась к Николаю, что-то тихо, раздраженно выговаривая ему сквозь зубы. Ее брови были слегка сведены, и в глазах мелькало недовольство. Николай же, похоже, уже успел намахнуть, он лишь вяло кивал, не обращая особого внимания на ее слова. Его взгляд был расфокусированным, слегка отсутствующим.
Публика стояла, склонив головы в глубоком поклоне, пока Императорская чета не опустилась в кресла. Затем все снова сели, и зал наполнился легким шумом. Заиграл оркестр, и занавес медленно поднялся. Началась «Спящая красавица».
Спектакль был великолепен. Оркестр играл музыку Чайковского с невероятной проникновенностью, декорации, нарисованные с филигранной точностью, переносили в сказочный мир замков и волшебных лесов. Балерины, словно невесомые создания, порхали по сцене, их движения были отточены до совершенства. Но я, признаться, больше всего ждал ее. Кшесинскую. И вот она появилась.
Прима. В центре сцены, в белоснежной пачке, она казалась легкой, воздушной. И снова легкое разочарование. Маленькая. Действительно маленькая, даже миниатюрная. Короткие ноги. Мое первое впечатление было… недоумение. Это и есть та самая икона стиля? Главная дама полусвета? Женщина, чье имя связано с такими влиятельными Великими князьями? Но ее движения… Они были идеальны. Каждое па, каждый прыжок — все было наполнено энергией, грацией, внутренней силой. Она не просто танцевала, она жила на сцене, выражая каждым движением весь спектр эмоций.
Кшесинская была миловидна, этого нельзя было отрицать, ее улыбка завораживала, а глаза, казалось, сверкали особенным огнем. А затем она исполнила свои знаменитые тридцать два фуэте. Это было впечатляюще. Вращение, стремительное, безупречное, заставляющее забыть о любых ее физических недостатках. Матильда умела очаровывать.
Наступил антракт. Занавес опустился, и зал наполнился гулом голосов. Я опасаясь новых расспросов Витте, решил сходить в буфет, чтобы взять что-нибудь перекусить. И привычка из будущего меня подвела. Буфета в Мариинке банально не было. Не принято тут еще закусывать и выпивать в антракте.
Здесь все фланировали по фойе. Дамы в платьях, блещущие бриллиантами, мужчины во фраках, перекидывавшиеся любезностями. Все ходили из угла в угол, неторопливо, с достоинством, словно совершая некий ритуал. Разговоры, поцелуи ручек, легкие смешки, обмены взглядами, полными скрытого смысла. Я заметил, что почти все они знают друг друга. Обращаются по именам. Постоянно употребляют фразы — «а вы ведь из такого-то рода», «вы знакомы с таким-то…». Было очевидно, что они находятся в тесных родственных связях, образуя единое, замкнутое общество. Каста. Аристократическая. Свой, особенный мир, куда нет хода посторонним. Даже с моими миллионами, с моей властью, я был бы для них лишь забавным выскочкой, нуворишем, но никогда не стал бы частью этой избранной семьи. Прорваться в это общество невозможно — в нем надо родиться. Это было как невидимая стена, которую нельзя было сломать деньгами, только происхождением. И осознание этого вызвало во мне легкую досаду. Как подступиться к этой «стене» — я не представлял. Должно быть что-то за что можно зацепиться…
Закончился антракт, и я вернулся на свое место. Второе действие, новые фуэте… Спектакль завершился под оглушительные аплодисменты. Занавес поднимался и опускался снова и снова, и на сцену выходили балерины. Кшесинскую заваливали букетами. Цветы летели со всех сторон — из лож, из партера, их тащили к сцене зрители. Она стояла в центре сцены, осыпаемая лепестками, и ее улыбка теперь была уже не механической, а искренней, сияющей.
Глядя на нее, на эту маленькую, но такую сильную женщину, я подумал. Она — ключ. К Петербургу, к его высшему свету, к тем, кто держит в руках рычаги власти. Она была не просто примой, она была живым воплощением интриг, связей, влияния. И она могла быть мне полезна.
* * *
Петербург провожал меня также, как и встречал — мелким противным дождем, холодным ветром с Невы. Провожать на вокзал приехал Волков. На его лице, обычно безулыбчивом, читалось легкое беспокойство.
— Мистер Уайт, вы едете без охраны. В Москве у нашего агентства нет вообще никого. Я просил бы быть осторожным.
— Все понимаю, Дмитрий, — кивинул я. — Но моя поездка должна быть совершенно конфиденциальной. Меньше внимания — больше безопасности. Я справлюсь.
Взгляд Волкова задержался на моей трости с серебряным набалдашником в виде головы льва. Похоже, он знал про ее секрет.
— Дмитрий, — сказал я, понизив голос, чтобы наш разговор не привлек внимания любопытных, — скоро я приеду сюда надолго. И нам предстоит много совместной работы. Очень
