Патриот. Смута. Том 4 - Евгений Колдаев
Глава 19
Нельзя же. Не крещенный я.
Казалось бы, плевать, если для дела надо. Реципиент-то сто процентов крещенный был, только… Не он же здесь теперь, а я.
Вздохнул, смотрел на монаха. Казалось, до этого я с иным человеком говорил. В том тоже было что-то, сила некая, дремлющая. Упертость и верность идеалам. Но в этом, раскрывшимся для меня в храме Божием, чувствовалась по-настоящему невероятная мощь. Такая, что горы может свернуть. Но, не для того нужная, чтобы делать это, а чтобы людей иных на путь истинный, мудрый наставлять.
— Не могу я, святой отец. — Проговорил спокойно, борясь внутри себя с эмоциями и ощущениями.
Не удивился священник, продолжил.
— Дело ты великое затеял, Игорь Васильевич. И помощь в этом деле тебе такая же великая нужна. Вижу я, силу в тебе. И думают многие, что от дьявола она, от беса. — Он перекрестил меня. — Но, всякая сила она от всевышнего, как ни крути. Даст бог, сможешь ты Смуту утихомирить. Как сказал, на престол человека достойного возвести.
Я поклонился. Сказать в ответ нечего было.
— Скажу тебе. — Продолжал святой отец. — Есть здесь у нас источник святой. Вода в нем, целебная. Чудотворная. Иди к нему. Испей. Ночь проведи подле. Один. Подумай, взвесь все и помолись.
Уставился на меня и улыбнулся немного, продолжил
Знаю, слов ты мало знаешь, святых. Молись, как умеешь. Неважно это. Он всех по-своему слышит. — Священник на крест позади меня посмотрел, продолжил. — Поутру приходи. Дам я тебе благословение свое.
— Спасибо, отец. Найду ли?
— Найдешь. Ты все найдешь. — Посмотрел на меня пристально. Вздохнул. — Выйдешь за ворота, свернешь налево. Там дуб такой разлапистый, словно надвое поделенный, и сосна близ него. Невысокая, чуть кривая. Рядом тропка неприметная. По ней иди. Полверсты где-то. Родник там, мы его обустроили с братом. А утром жду.
— Спасибо, отец.
Мы вышли из часовенки. Я кивнул священнику, повернулся, двинулся к выходу.
Ох уж этот мистический подход людей того времени. Но, в нем что-то есть. Да и если благословят меня монахи на дело мое, то и войско уверует в правоту мою и дело мое. Дух боевой поднимется. Сподручнее будет воевать и в бой их всех вести.
Конечно, идея ночевать где-то черт знает где, когда вокруг могут быть враги мне не очень нравилась, но для дела, чтобы воинство мое еще больше уверовало в меня — нужно это. Значит — сделаю. Смирю свою мирскую натуру.
На выходе Яков мне повстречался, спросил тут же:
— Ну, чего?
— Сказал, источник святой найти надо и ночь там провести. — Пожал я плечами.
Сотник перекрестился.
— Слышал я о нем. Раз отец сказал, значит надо.
— Здесь еще второй монах, старец где-то работает с лесорубами. Думаю, вернутся скоро.
Лицо Якова стало удивленным.
— Да, они копья или пики, я пока не очень понял, для Ельца делают. Глянь, что это, сколько у них уже готово. Ну и к монахам чтобы со всем уважением.
— Все сделаю, воевода, не изволь беспокоиться.
— Хорошо. На тебе лагерь, утром вернусь. — Хлопнул его по плечу. — Скажи бойцам, что…
А что сказать-то? Что воевода с ума сошел и пошел куда-то в лес? Один, не взяв с собой никого. Ни из них, ни даже телохранителей своих.
— Скажу. — Ответил Яков.
Да пожалуй, так лучше. Человек Смутного времени лучше меня знает, чего в таких мистических случаях говорить людям. Что воевода делать надумал. Причаститься? Или там, как это называется? Слишком уж я мирской человек и вся эта наука церковная для меня — темный лес.
Некий ритуал очищения, приведения мыслей в норму, уединение для обретения стройности мысли.
Попробуем. В лесу ночевать мне не впервой.
Отправил Якова делами заниматься.
Сам быстрым шагом добрался до коня, снял с него скатку войлочную. Не на сырой земле же мне там ночь коротать. Осмотрелся. Сотник в этот момент с моими телохранителями говорил, они что-то отвечали, на меня поглядывали. Пантелей поклон глубокий отвесил. Казак перекрестился, потом меня перекрестил. Один Абдулла стоял чуть в стороне, не очень понимал он, вероятно, что происходит. Для него, татарина, человека иной культуры такое действо было не очень понятно.
Что там воевода и хозяин делать затеял? Для чего. Но раз надо, то надо.
Все они оставались здесь, на поляне близ острога вместе с конной дворянской сотней.
А я собрался и двинулся к Дубу разлапистому и сосне. Зашел под сени деревьев, осмотрелся. Вот она тропка. Путь мой лежал в темный, мрачный лес, где уже наступили сумерки. Солнце уже закатилось за деревья, блеск его последних лучей освещал мой путь среди клубящейся под ногами темноты.
Шел неспеша, огибая павшие деревья и заросли кустарника. Почти сразу лес стал нехоженым. Сюда, видимо, особо никто из жителей монастыря не заходил. Тропинка прослеживалась, но еле-еле. Ходили здесь редко, даже валежник не собирали. Воду брали из других источников, а этот — священный родник, был для каких-то особых случаев.
Я двигался все дальше в сгущающейся темноте. Чаща окружала, давила, вывороты корней огромных, упавших от давней бури, встречались то здесь, то там. Приходилось петлять, обходить их. Справа начались заросли орешника. Запахло хвоей
Тропа петляла, выбирая более надежный проход через это буйство природы, первозданное, почти нехоженое.
Пройдя примерно полкилометра, может, чуть больше услышал журчание. Родник! Ручей! Начинался небольшой подъем. Сделал еще несколько шагов и ощутил запах сырости. Влажная листва, буйный травяной подлесок, что активно рос там, где было больше влаги.
Загудели комары. Эти заразы всегда там, где есть вода и влага.
Еще шагов тридцать, и я почти в полной темноте вышел к овражку. Склоны его были отвесными, но не очень глубокими. Порядка метра. Внизу тек, покрытый листвой ручей. Воды в темноте видно не было. Тропа забирала резко влево, шла по кромке.
Я повернул, двинулся дальше. Тропа повела чуть вверх.
Еще немного и я нашел родник.
Огромный серый валун, а за ним еще десяток или даже больше камней помельче формировали стену. Из нее в овражек звонко струилась вода. Моя сторона была крутой, вниз к воде вели ступени, вырубленные в грунте и укрепленные палками и маленькими камушками. Противоположная — была пологая. Она формировала крохотное озерцо, буквально метров семь в диаметре.
Окружало все это место несколько дубов, и самый огромный из них навис над
