Последний герой СССР - Петр Алмазный
Олег быстро набрал сухих веток, и скоро яркое пламя костра скрашивало вечер в предгорьях монгольского Алтая. Красные блики играли на лице моего спутника, дымок уходил вверх, в темнеющее небо.
— Дежурим по очереди, — начал Олег, но я не дал ему закончить фразу.
— Рассказывай, — потребовал резче, чем хотел, — к каким неприятностям готовиться? Начни с того, кто тот монгол на границе, который узнал тебя. И почему он задергался. Откуда ты знаешь эти места?
— Служил я тут, — нехотя ответил Клочков, — в стройбате. Восемьдесят пятый — восемьдесят седьмой. Уже перед самым дембелем прапорщик — Виталя Забродин — предложил подработать. Мы с ним дружить, конечно, не дружили, но приятельствовали. В стройбате, сам понимаешь, дисциплины особой нет, особенно здесь — в Монголии. Как себя поставишь, так к тебе и относиться будут. А перед самым дембелем заканчивали один объект… дембельский аккорд… — я кивнул. — Он мне и предложил. Хочешь, говорит, немного подзаработать? Золото надо было мыть, а потом вывезти его в Союз. Дембелей особенно не досматривали, так что прокатило бы. А у меня девчонка в Кузне, деньги нужны. Хотел сразу жениться и свой дом купить. Чтобы зажить по человечески, — он усмехнулся. — Все иллюзия… Сейчас я это понимаю.
— А тогда? — Я растянулся перед костром, опираясь на локоть, и слушал внимательно.
— А тогда я просто пахал. Небольшой прииск, на реке. Нас двое. Я и Макар Иванов, со мной служил. Виталий сказал, что с местными все договорено, и что им надо будет процент с добычи отдать. Недели две мыли, неплохо так получилось. Уже предвкушал, как домой вернусь, какие подарки Лене куплю. Как дом буду строить… или ремонтировать, если готовый возьму. Планов всяких много было. Виталий третью часть намытого песка забрал, ну мы с Макаром тоже выдвинулись — к границе. Там нас и взяли. Церэн… — я впервые видел Олега таким эмоциональным. Его лицо перекосила гримаса ненависти. — Не буду много говорить, сразу к сути. Виталий — прапор, который с местными договаривался — присвоил золото, послав местных лесом. Те нас с Макаром скрутили и в Ховд. Там у Церэна дом. Сам дом больше для понтов, забор высокий, за забором сад. Ну как сад — так, деревца чахлые. Во дворе парадная юрта хозяина, за ней — юрта прислуги. Дальше сарай. В этой сарайке яма, накрытая решеткой. Нас туда бросили.
Он умолк, лег на спину, раскинул руки в стороны и, глядя в небо, сказал:
— В горах самые большие звезды. — и тут же, без перехода:
— Нас бросили в яму и забыли — глубина три метра. Утром спускали на верёвке ведро с водой и кидали куски сухой лепёшки. Вечером обглоданные кости со стола. Макар говорит, что бежать надо сейчас — пока силы есть. Нас даже не обыскивали. Мы с ним провели ревизию: нож, ложки. спички. Два дня ступени копали — собственно, на метр-полтора надо было прокопать, чтобы до решетки дотянуться. Решетка даже не закрыта — монголы, кстати, раздолбаи в этом смысле — вообще. Мы с Макаром про собак не подумали. Ты монгольских собак видел?
Я кивнул:
— Банхары. Серьезные зверюги.
— Вот я и говорю — не подумали про собак. Они не лают, не рычат — молча начинают рвать. Одна собака может на равных биться с тремя—четырьмя волками и победить их. Но в городе они разленившиеся, заелись на хозяйских харчах. Мы ночью выбрались, луна поздно взошла. Не сразу собак заметили, уже за город вышли. Идут за нами стаей, молча. Глаза в темноте горят. Так бы может и ушли, но Макар ногу травмировал. Перелом. Идти не может, тащил его на себе. Светало, холод собачий — время осень, а я взмок, так мне жарко было. Сделали привал, я пошел поесть поискать — речушка неподалеку, рыбы в ней полно. Монголы вообще рыбу не едят… Но — нашли нас. Меня обратно в яму…
— А Макар?
— И Макара тоже. У него ногу разбарабанило. Температура поднялась. Я неделю как мог — выхаживал. Так и умер там — в монгольской яме. А я потом рабом у Церэна был, полтора года, пока сбежать получилось.
— Ничего себе, Монголия — почти советская республика, как такое вообще возможно было в то время? Власти вообще что ли никакой не было?
— Почему не было. Была… Церэн и был властью. Потом уже я узнал, что наш прапор, Виталя, попросту продал нас с Макаром — за то золото, что мы сами же и намыли… Но — дело прошлое, — лицо монаха снова превратилось в бронзовую маску.
Я больше вопросов не задавал, а он ничего не сказал. Отошел от костра на пару метров, сел в позу лотоса, взял в руки четки и загудел: «Ом-ммм»…
В костре потрескивали поленья, выбрасывая сноп искр в воздух, и светящиеся глаза зверя я сначала принял за искры.
Что-то мелькнуло на периферии зрения — сгусток тьмы темнее самой ночи. Короткий рык и стремительный рывок — белоснежные клыки, горящие глаза. Еще мгновенье — монах опрокинут на спину, порванные четки мелким горохом осыпаются в траву…
Глава 18
Тело отреагировало мгновенно. Я не успел ничего подумать, просто прыгнул на зверя. Мелькнуло: только бы не загрыз! Уже видел, как сейчас вцеплюсь в эту тварь — кем бы она ни была — и оттащу ее от Олега.
Но услышал нечто абсурдное и, погасив инерцию прыжка, кувыркнулся, растянувшись рядом.
Из шевелящейся кучи доносилось счастливое повизгивание — высокое, довольное, словно его издавал резвящийся щенок. И следом голос Олега, в котором слышалась нежность:
— Живой… Амирка мой, живой… Малыш, я думал, тебя тогда волки загрызли.
Я встал, ноги вросли в землю. Мозг отказывался складывать все это в одну картину.
— Ну, кто у меня хороший пес? Кто моя умница? Надо же, не забыл, — ворковал монах. — Хороший мальчик! Шрамов-то сколько… Верил что волки тобой подавятся! И подавились, да ведь? Амирка!
Я подошел ближе и просто стоял и смотрел, как он тискает огромного, лохматого пса.
— Весело с тобой, — проворчал я. — В следующий раз предупреждай, сколько у тебя тут домашних
