Японская война 1904. Книга 6 - Антон Дмитриевич Емельянов
Степан Сергеевич коротко рассказал о своей просьбе и готовности взять на себя любую ответственность. В итоге… Дворцовую площадь им не дали, но император позволил подарить один приемник себе для частного использования. Также он приказал поделиться вторым с Военным министерством и словно в качестве компромисса все-таки выдал разрешение на установку третьего на Николаевском вокзале. Не совсем идеально, но гораздо больше, чем рассчитывал сам Степан Сергеевич.
После этого были еще десятки поездок по всему городу — очень много нужно было сделать самому, но Шереметев справился. Не забронзовел еще в генеральском мундире. Даже решил по просьбе поймавшей его графини Дашковой заглянуть на прием к Юсуповым и… Вот здесь он сломался. Фальшивые улыбки, фальшивые разговоры, а за каждым словом скрывалась только жажда внимания, денег и славы. Не дел, а лишь награды за них. И это сюда он когда-то так мечтал вернуться?
А еще разговоры. Когда они перемывали кости друг другу — ладно, но когда злые языки коснулись армии, ее побед и, как тут было модно повторять за английскими газетами, «Мясника Макарова», Шереметеву пришлось приложить все силы, чтобы удержать себя в руках. И откуда только генерал знал, что все этим кончится? А он знал, иначе бы не взял со Степана Сергеевича слово позволить ему самому постоять за свою честь.
К счастью, никто не помешал Шереметеву уйти пораньше. Он даже успел прогуляться по улицам Санкт-Петербурга: вот своему городу он был на самом деле рад. И даже пришел в себя. А в девять вечера, как и должно генералу 2-й Сибирской, стоял с прямой спиной и каменным лицом на площади у Казанского собора. Несмотря на то, что новости просто не могли успеть охватить всю столицу, люди узнали о будущей передаче и начали подтягиваться.
Увы, не так много, как хотелось бы Шереметеву: всего несколько сотен, но половина из них — знатные фамилии или известные ученые. Вон тот же Попов ходит и заламывает руки, тоже волнуется. Ох, как бы Степан Сергеевич хотел к нему присоединиться, но нельзя. Сейчас, как перед вражеским штурмом, нужно держать голову в холоде и подавать всем вокруг пример. Передача с одного конца страны на другой — для русской армии это раз плюнуть!
В этот момент из приемника послышалось шипение, помехи, а потом:
— Говорит пф-хш русская Маньчжурия пф-хш. У микрофона пф-хш генерал Макаров пф-хш…
Сигнал был на удивление чистым, и голос звучал словно вживую. Прошло меньше минуты, а Шереметев уже даже перестал замечать редкие помехи, прорывающиеся на линию, и следил за представлением. А это были не просто сухие новости, не просто техническая передача, чтобы показать достижения русской науки.
Сначала генерал рассказал в двух словах о победе, о коварстве врага и храбрости солдат, что смогли его побороть за счет веры и с именем царя на устах. Это не сильно отличалось от того, что писали в газетах, но речь боевого генерала, да еще донесенная столь необычным способом — в нее просто нельзя было не поверить. А потом началось и вовсе настоящее чудо.
На том конце передачи к микрофону начали приглашать солдат и офицеров, отличившихся в недавних боях. Генерал лично зачитывал их подвиги, а потом дрожащие от волнения голоса передавали привет своим родным в столице. Новые голоса, короткие, но яркие зарисовки сражений — все это уже само по себе добавило жизни передаче, но тут в ответ на очередной привет в толпе раздался женский плач.
— Это Сашка! Мой Сашка! Его голос! Словно живой!
Толпа заволновалась, а Шереметев сжал кулаки. Это тоже было одной из его задач: найти родных тех людей, что будут выступать в первую ночь, и пригласить на одну из площадок. Для князя еще недавно это казалось просто еще одним делом среди десятка других, но сейчас, видя искренние слезы на лицах собравшихся на площади людей, он чуть сам не расплакался. Сдержался, сжал зубы, потер глаза, но сдержался.
— Мишка! Говорили, что ранили, а тут… Живой! И говорит, что ходит!
— Доктора спасли. Военные доктора — это не наши. Настоящие люди!
Еще одна история, еще один привет — и новые слезы. Жена солдата, мать офицера — в этот момент две такие разные женщины были похожи друг на друга. И словно весь мир смешался. Купчиха, вытирающая глаза и размазывающая румяна будто деревенская девка. Студент в очочках, который неумело и украдкой перекрестился… Приветы передавали ровно полчаса, потом сменивший генерала ведущий начал зачитывать письма тех, кого не смогли собрать вживую.
А следом — пятиминутка, во время которой столица услышала, как ей поют боевую песню с другого конца мира, и наконец… Слово снова взял генерал.
— Мы сражались за Россию, мы готовы сделать это еще и еще, — его голос разносился по Санкт-Петербургу. — Но сейчас мы хотим сказать спасибо нашей Родине. За броневые машины, что спасали нас во время штурма вражеских укреплений, за снаряды, что прокладывали нам путь, за винтовки, за пули, просто за то, что вы есть, что верите в нас. В своих братьев, сыновей, мужей! Мы слышим вас даже без слов! Говорила русская Маньчжурия…
Плавное снижение мощности и выход в шум. Шереметев махнул рукой, чтобы техники вырубали генераторы, и площадь на мгновение погрузилась в тишину. Погрузилась и тут же взорвалась тысячами голосов. Странно… Вроде бы, когда начинали, людей были сотни, а тут — в разы больше. Шереметев только сейчас осознал, что все это время к Казанскому собору подходили люди. Их было очень много, но они слушали так тихо, что он просто не замечал их все это время.
— Удивительно, конечно, все это, — до Шереметева донеслись ближайшие разговоры.
— Так и сказал. Мамка, я живой, — старушка кусала губы и мяла в руках цветной платок.
— Так и знал, что не надо революционеров этих слухать!
— То точно! Солдаты сражаются, им наша вера нужна, а мы тут сомневаться не будем.
Передача давно закончилась, но люди и не думали никуда уходить, все еще пытаясь осознать и пережить дуновение новейшего времени, заставшее их врасплох.
* * *
Николай II стоял у запотевшего окна и изо всех сил сжимал в руках кружку с давно остывшим чаем. Рядом сидели самые близкие люди: Аликс и брат, Михаил Александрович. Русский император давно уже не был юношей с горящим романтичным взором. Неизвестно,
