Мичман с «Варяга» - Константин Георгиевич Калбанов
Кроме того, я пообщался с его офицерами и передал им чертежи дальномера. Понятно, что изделие у них выйдет кустарным. Но если выполнят всё как надо и сумеют раздобыть линзы, то получится достаточно точный прибор на дистанции до пяти миль. Во всяком случае, куда точнее того, чем пользуются сейчас…
— Боцман, — окликнул я Харьковского.
— Я, ваше благородие.
— Готовьте парашют.
— Слушаюсь. Казарцев, Дубовский, тащите сюда свои задницы, — окликнул он сигнальщика и гальванёра.
Воздушную разведку сухопутные армии пользуют уже с полвека. С недавних пор аэростаты появились и на кораблях. Но они слишком громоздкие, а водород достаточно опасная штука. Парашют же куда компактней и проще в использовании. Можно, конечно, изготовить и воздушного змея, способного выдержать человека. Но на катере он будет занимать слишком много места. Так что в нашем случае шёлковый купол просто идеальный выбор.
На крыше каюты вместо пулемёта закрепили лебёдку с верёвкой на сотню сажен, спаренной с проводом полевого телефона. Два аппарата за отдельную плату удалось раздобыть на армейских складах. Один остался в неизменном виде, телефонную же трубку второго я переделал под гарнитуру. Можно, конечно, и голосом, но к чему усложнять себе жизнь и орать во всю глотку, если можно сделать всё проще.
К верёвке карабином подцепили подвесную от парашюта, который я заказал артурским швеям, проконтролировав весь процесс изготовления. Шёлк и работа сели в копеечку, но оно того стоило. Цвет бледно-голубой, чтобы особо не выделялся на фоне неба. Увы, но радаров тут не имеется, а наблюдатель на высоте птичьего полёта позволит увеличить радиус обзора до пятидесяти километров. Мало? Ну, учитывая, что с мачты того же «Новика» это расстояние составит вдвое меньше, я бы не сказал.
Отчего не сообщил об этом раньше, чтобы Молас внёс изменения в план разведки? Ведь получается, что я один могу отработать за весь отряд. Так-то оно так, но парашют закончили шить только вчера вечером, он не испытан и не представлен командованию. Выход же в море и поиск уже утверждён высоким командованием. И тут вдруг нарисовался мичманец, который сейчас всех научит, как это делать правильно. Вообще-то, у меня нет желания слететь с командования катером и превратиться в мальчика для битья.
«Ноль второй» набрал ход и встал на крыло, выйдя на крейсерскую скорость в двадцать четыре узла, парашют наполнился ветром, и его купол повис за кормой. Я устроился в подвесной, подал знак боцману, тот в свою очередь гальванёру, который врубил электромотор лебёдки, стравливая верёвку. Мои ноги оторвались от палубы, и я начал подниматься над свинцовыми водами зимнего Жёлтого моря.
Матросы наблюдали за происходящим с интересом, даже машинист и кочегар вылезли в люки, чтобы поглазеть на эдакую невидаль. На палубе крейсера также наблюдается оживление. Это ведь мой первый подъём, и для них настоящее событие. Для меня же всего лишь аттракцион, будоражащий кровь.
Мне нравились подобные покатушки и в прошлую бытность. Там эта забава появилась только в шестидесятые годы. Тут же даже аэростаты являются событием, не говоря уж о самолётах, которые сейчас чисто несуразные этажерки. Есть, конечно же, воздушные змеи, но это ведь всего лишь детская забава. Правда, в первую мировую именно с их помощью будут поднимать в небо наблюдателей. Вернее, должны были бы, но теперь уж вряд ли.
Забравшись достаточно высоко, я провернулся вокруг оси, осматривая горизонт. На востоке отчётливо рассмотрел корабли нашего отряда, ведущие поиск и практически идущие цепью.
— Казарцев, — произнёс я в гарнитуру, сделав полный оборот.
— Слушаю, ваш бродь.
— Передай на «Новик», по курсу двести шестьдесят пять градусов на удалении двадцать пять миль наблюдаю пароход. Больше в радиусе тридцати миль дымов не вижу. Джонки по курсу триста десять и сто пятьдесят два. И обычная активность на внешнем рейде Порт-Артура.
— Слушаюсь, — продублировав моё сообщение, ответил он.
Я видел, как телефон взял гальванёр, а сигнальщик переместился к прожектору, начав передавать световой код на крейсер. Вскоре с того просемафорили, мол, приняли. И приказ возвращаться. Катер повернул обратно, а меня подтянули к кокпиту и свернули купол. Тем временем «Новик» изменил курс, явно намереваясь проверить обнаруженное судно на предмет контрабанды…
— Что это было? — когда мы подошли вплотную к борту крейсера, спросил Эссен.
— Парашют как средство наблюдения. Получается подняться до восьмидесяти сажен, — ответил я.
— И откуда это взялось?
— У вас никогда ветер не пытался вырвать из рук зонт? А в детстве не играли с воздушным змеем? — вопросом на вопрос ответил я.
— Но это не зонт и не воздушный змей, — заметил он.
— Я их просто скрестил, — задорно ответил я.
— Странный вы, мичман, всё же.
— Согласен, довольно необычный, — продолжая излучать жизнерадостность, произнёс я.
— А почему раньше молчали? Весь наш поиск при таком раскладе получается бесполезным метанием.
— Ну, это ведь был мой первый подъём, могло ничего и не получиться.
— Как полагаете, сможете нагнать тот пароход?
— Имею полные угольные короба, машины в полном порядке, волнение два бала, условия просто идеальные. На то, чтобы его догнать, мне потребуется меньше часа.
— Вы, кажется, уже производили досмотр?
— Так точно.
— Тогда догоняйте его. Мы идём следом.
— Есть. Снегирёв, курс двести шестьдесят пять, самый полный.
— Есть курс двести шестьдесят пять, самый полный, — ответил рулевой, и я почувствовал, как катер начал ускоряться, плавно встав на крыло.
Погода просто идеальная. В лицо бьёт упругий и достаточно холодный ветер, высекая из глаз слёзы. Зато никаких тебе солёных брызг и промозглой сырости. Одно лишь удовольствие от быстрого бега по морской глади.
Британца мы настигли через сорок минут, выйдя на пересечку его курса. Поначалу он решил нас проигнорировать, но плюхнувшийся у него перед носом снаряд дал понять, что шутить с ним никто не собирается.
Когда Снегирёв подвёл катер к опущенному трапу, я в сопровождении шестерых матросов, вооружённых дробовиками, поднялся на палубу. Может, в глазах британцев мы и выглядели несерьёзно,
