Золотая лихорадка. Урал. 19 век. Книга 2 - Ник Тарасов

— Командир, там баба какая-то пришла. С возом пирогов. Говорит, продавать хочет рабочим.

Я вытер пот со лба, оглянулся. Действительно, у края стройки стояла телега, запряжённая тощей лошадёнкой, а рядом — круглолицая баба в платке, с корзиной, полной румяных пирогов.

— Пусти, — махнул я рукой. — Пусть торгует. Если пироги свежие и цену честную назначит — никто не против.

Это было начало. Вскоре вдоль нашей строящейся дороги начали появляться стихийные рынки. Крестьяне везли молоко, яйца, зелень, ягоды. Мастеровые предлагали починить сапоги, заточить топоры, сшить рубаху. Они поняли: там, где Воронов строит, там деньги. Там платят живым серебром, а не грабят и не обманывают.

Реклама работала лучше любых газет. Я стал для местных не просто «тем странным купцом с золотых приисков», а благодетелем. Кормильцем. Человеком, который даёт работу и не обижает.

Конечно, Рябов пытался гадить. Его люди снова распускали слухи. Мол, дорога эта — прямо в ад ведёт, что Воронов души скупает за работу, что под мостами он мертвецов замуровывает для крепости конструкции.

Но когда мужик получает за неделю работы столько, сколько в деревне за полгода не видит — а ещё кормят досыта и в бане мыться дают, — ему плевать на слухи.

— Пусть брешут, — сказал мне как-то бородатый крестьянин из деревни Ключи, уплетая мою кашу с тушёнкой. — У Рябова зимой снега не выпросишь, а у тебя, Андрей Петрович, и еда и деньги. Хоть с чёртом знайся, лишь бы по совести платил.

Атмосфера вокруг стройки была живая, почти праздничная. Люди работали тяжело, но с огоньком — они видели результат своего труда. Видели, как из дикой тайги рождается дорога. Настоящая, крепкая, которая останется их детям и внукам.

Однако у медали была и обратная сторона. Игнат указал на неё первым.

Мы стояли на готовом участке дороги — ровном, широком, посыпанном гравием, уходящем вдаль прямой стрелой между стеной леса. Было что-то торжественное в этой прямизне, в этом человеческом порядке, наложенном на хаос тайги.

— Красиво, — сказал Игнат, оглядываясь. — Гладкая, как стол. Обоз теперь за день до города долетит.

— Долетит, — согласился я, но в голосе моём не было радости.

Игнат уловил это, повернулся ко мне.

— И гости незваные тоже долетят, — мрачно добавил он, озвучив мои мысли. — Раньше к нам не каждый добраться мог. Надо было знать тропы, иметь проводника. А теперь — хоть пешком, хоть на лошади — прямо к воротам дорога ведет. Хоть жандармы с обыском, хоть бандиты с факелами.

Я кивнул. Я понимал это с самого начала. Дорога — это палка о двух концах. Связывая себя с миром, мы открывали ворота не только для друзей и торговцев, но и для врагов.

— Будем ставить заставы, — решил я вслух, хотя план уже созрел в голове. — На каждом ключевом участке — пост. Мост, перекрёсток, узкое место. Проверка документов у чужих. Свои проезжают свободно, чужие — объясняют, кто и зачем.

— Людей не хватит, — покачал головой Игнат. — У нас и так «волки» на вес золота. Их на охрану лагеря едва хватает, конвои сопровождать надо, разведку вести. А тут ещё дорогу караулить…

— Наймём, — коротко ответил я. — Дорога сама себя кормить должна. Введём пошлину за проезд для чужих купцов.

— Копейка с воза, что ли?

— Не разорятся. Зато у нас будут деньги на содержание караула. А для охраны… Степан писал, что в городе много отставных солдат мается без дела. Инвалидов войны — кто без ноги, кто без руки, но крепких ещё духом. Им много не надо — тёплая будка, паёк горячий да ружьё в руки. Вот и посадим их на заставы. Они там сидят, глаз имеют, докладывают о подозрительных. А если что — стреляют сигнальной ракетой, которую Архип сделает. Мы услышим, успеем среагировать.

Игнат задумался, медленно кивая.

— Умно, командир. Очень умно. Превращаем слабость в силу. Дорога становится не просто путём, а контролируемой территорией.

— Вот именно.

Так мы и сделали. «Вороновский тракт» стал не просто дорогой, а укреплённой линией коммуникаций. Губернатор помог с отставными солдатами — каждые пять вёрст — небольшая изба-застава. Там круглосуточно дежурили двое-трое караульных. Вооружённые старыми, но исправными ружьями. С запасом пороха, сигнальными ракетами Архипа и чётким приказом: любое подозрительное движение — немедленно докладывать.

Степан прислал первую партию отставников — восемь человек. Один хромой, но зоркий, бывший егерь. Двое без пальцев на руке, но стрелять умевшие. Остальные — с разными увечьями, но все ещё способные держать оружие и не паниковать при виде опасности.

Я лично с ними беседовал, объясняя задачу:

— Вы здесь не для войны. Вы — глаза и уши. Видите что-то не то — вооружённую банду, подозрительный обоз, людей, которые прячутся в лесу и высматривают дорогу, — стреляете ракетой. Поняли?

— Поняли, ваше благородие, — козыряли мне бывшие солдаты, и в их глазах читалась благодарность. Для них это была возможность снова быть полезными, а не сидеть в городе на паперти с протянутой рукой.

Игнат организовал регулярные патрули вдоль дороги. Раз в два дня конный разъезд — двое «волков» — проезжали весь маршрут, проверяли заставы, собирали донесения, везли продукты и почту караульным.

Мы превратились в маленькое государство со своей границей, своей армией, своей инфраструктурой. И эта инфраструктура — дорога — требовала постоянной, неусыпной бдительности.

* * *

К началу осени дорога была готова почти полностью. Широкая, ровная, с мостами через овраги и ручьи, с дренажными канавами вдоль полотна, с гравийной отсыпкой на болотистых участках. По ней уже можно было ездить на тяжело гружённых телегах, не рискуя застрять или сломать ось.

Я устроил торжественное открытие — пригласил представителя губернатора (чиновника средней руки, но с полномочиями), местного священника отца Пимена, старост из окрестных деревень, самого Тимофея Кузьмича с бригадой.

По новой дороге проехал первый обоз — демонстрационный, тяжело гружённый мешками с мукой и ящиками с инструментом. Двойка лошадей катила телеги легко, без усилий, без скрипа и застреваний. То, что раньше занимало несколько дней мучительного продирания через грязь и бурелом, теперь заняло день спокойной езды.

Крестьяне из деревень, собравшиеся на церемонию, смотрели на дорогу с благоговением, как на чудо.

— Спаси Господь, Андрей Петрович, — низко кланялся мне старик-староста из Ключей, и голос его дрожал от волнения. — Ты нам жизнь облегчил. Теперь внуков своих в город свожу, в школу отдам. А зерно на ярмарку повезу, не боясь, что по дороге