Патриот. Смута. Том 4 - Евгений Колдаев
История со странными, появившимися из ниоткуда людьми-гонцами повторялась.
На мой вопрос — придут ли войска елецкие, ответа посыльный не дал. Письмо передано было. Поутру, когда обратно выдвигался он ничего вручить воеводе воронежскому, то есть мне, не велено.
* * *
На седьмой день после битвы и шестой пребывания в Воронеже собрал я военный совет. Озвучил людям обещанное, а именно: как будет жалование формироваться.
Первое. Брал на себя обязательства кормить людей служилых в походе. Сбором продовольствия занимались фуражиры. Никаких грабежей и насилия. Запрещалось строго настрого. Кто уличен будет, того повесят по законам военного времени. Мы идем в Москву людей на Земский Собор созывать. Мы силу матушки земли русской олицетворяем.
Значит, верой и правдой населению служить должны.
Достаточно много запасов у нас было в конине, добытой после боя и зерне из амбаров воронежских. Но пополнить все это было необходимо. Путь неблизкий и чем дальше от начала, тем сложнее будет договариваться с населением. Ближе к Москве — голоднее. Больше разбойников, грабежа и прочего лиходейства.
Яков и Тренко по моему указанию как раз занимались фуражировкой. Оба были известными в окрестностях города, вели переговоры, возмещали убытки трофейными конями, плохо годными к походу и серебром, если приходилось.
Второе. Выданное служилым людям воинское имущество передавалось в пользование. И в вечное владение им. Но, при условии служения и под запись в специальной реестровой книге. Все казаки Чершеньского также были переписаны. Вся наше небольшое, тысячное воинство вошло в книгу с указанием, что у кого имеется, к какой сотне кто приписан и кому чего выдано для несения службы.
Полный учет!
Сверх выданного имущества каждому бойцу пешему начислялось жалование в месяц по полрубля. Немного, но по факту, с учетом имущества, выдаваемого сразу — достаточно. Конному по рублю, если коня сам привел, а если получил, то все так же по половине. Но скакун передавался в пользование, как и оружие. Десятникам, которых я потребовал отобрать из самых толковых бойцов, прапорщикам, барабанщикам и музыкантам, медикам — удвоенное жалование. Сотникам, которые по факту пришли со всем своим, почти — иной подход. Доспехи всем без исключения выдать пришлось. Командир должен был быть защищен лучше прочих и в бою руководить, а также своим примером часто указывать, что и как делать.
Всем офицерам своим назначил жалование в десять рублей в месяц.
— А себе, воевода, сто? — Усмехнулся Васька Чершеньский, присутствующий на совете, как сотник конного отряда.
— А мне оно ни к чему. — Посмотрел я на него грозно. — Снаряжение у меня имеется. Хлеб насущный из закромов на пропитание дают. Дела иного, кроме служения Родине не знаю. Зачем мне серебро?
Сотники смотрели удивленно. Кивали уважительно, переглядывались. Хотя, уверен, в глубине души каждый из них понимал простую истину. С одной стороны, воеводе и вправду деньги ни к чему. А с иной — вся казна ему принадлежит. Все, как и у государя. Зачем ему думать о деньгах своих, если ему и так все, что нужно обычному человеку, дается. А что сверх меры потребно — это уже дела государственные.
Так и у меня, хоть и не царь я, а воевода. Либо дело военное и деньги потребно из казны тратить, либо все и так есть. Лучшее.
По факту совета решили мы выдвигаться еще через два дня, на пятнадцатый день месяца мая. Завершали последнюю подготовку, подтягивали обозы, запасали провиант и порох. Проверяли.
Франсуа с утра до вечера муштровал бойцов.
Фрол Семенович Войский обучал три десятка человек наукам медицинским. Я приходил к ним каждый день. Наблюдал. Тяжело было учение, поскольку мало кто их бойцов читать и писать мог. Многие уже кое-что умели, но познания, передаваемые от отца к сыну, были кривыми и косыми, порой. Опять кровопускание, пиявки, прикладывание сырой земли к ране, паутина смешанная со слюной, и прочие сомнительные действия.
Анушка и четыре подобранных в поместье у Жука девушки также учились. И если с бойцами бывший воевода занимался часа по два в день, то с ними проводил все свободное время. Пояснял, рассказывал, пытался сделать из них не просто медицинских братьев, а достойных полевых медиков.
Конечно, времени было мало, но он старался, как мог. Без лишней теории выдавал базовые понятия в практике. Что и как делать, как помогать и спасать.
* * *
За день до отправления вернулись гонцы из Белгорода и Курска. Такие же запыленные и еще больше утомленные, изможденные. Все же восемь дней в седле по пятьдесят верст выдавать с заводными конями не каждая спина и ноги выдержат. Тяжелая работа.
Отчитались, что письма переданы, ответа не получено, ничего с ними воеводы этих пограничных городов не передавали. Встречи были краткие — письма приняли, прочли и просили удалиться. Ночь ночевать и снова в путь, обратно в Воронеж.
Ни на бумаге, ни словами не сообщалось мне ничего от руководителей приграничных городов. Некая смута присутствовала в этих крепостях, что докладывали гонцы. Про казаков с письмами о Царе и победе над Кан-Темиром слухи были. Но только самих их никто не видел. Только в Ельце, а дальше на восток — уже нет. Однако про битву под Воронежем уже знали еще до прибытия гонцов.
Слухами земля Русская полнилась.
Идущий из Белгорода отдельно сообщил, что на обратном пути в Осколе говаривали, что к Ельцу три сотни казаков из крепости ушло. Недавно совсем. Дорога там на север есть. По ней примерно столько же, сколько от нас. Может, чуть больше. Но насколько быстрый марш будут задавать люди, идут ли конными или пешими — неясно.
* * *
Наконец-то ранним утром дня пятнадцатого, месяца мая с первыми лучами солнца поднялся я со спокойным сердцем и душою полной решимости!
За эти дни Ваньку с сеновала перевел в приемный покой. И ближе, и удобнее, и если дело какое, то под рукой человек. В кафтан облачаться — ерунда, а вот с доспехом — вдвоем сподручнее. Недаром рыцари прошлого с собой оруженосцев таскали. Вот таким и становился понемногу Ванька из рядового слуги. Хотя я его сам воспринимал больше, как денщика. Ну не гоже командиру над тысячей заниматься всякими делами по хозяйству. Врем мое дорого. На это помощник нужен.
А Ванька и рад был. Только чем ближе был наш день выступления, тем больше нервничал он. Боялся.
Я спустился в приемный покой.
Слуга суетился уже. Его слегка потряхивало от страха. Еда была уже готова.
