Комбриг. Сентябрь 1939 - Даниил Сергеевич Калинин
В этот момент я вдруг отчетливо понял, что должен спасти этих двух молодых парней, вчерашних пацанов — и будущих отцов. Пусть хотя бы их дети узнают, что же это такое — «отец», и как им все-таки быть!
— Ну, тварина…
Рывком выпрямляюсь, закинув пулемет на противоположную стенку ячейки. У меня есть считанные мгновения, пока курсовые пулеметы «юнкерса» уже не могут нас достать, а бортовой стрелок еще не успел прицелиться… Крепко схватившись за приклад, наваливаюсь на пулемет всем весом — спеша утопить сошки в неожиданно легко подавшийся бруствер. После чего плавно тяну за спуск…
Интуитивно задрав ствол пулемета вверх — так, чтобы ударить с упреждением по курсу бомбера.
— Да-а-а!!!
На этот раз трофейный машинегевер поддался мне; выпустив короткую, пристрелочную очередь, длинной я догнал правое крыло «лаптежника». Вспышки бронебойно-зажигательных пуль заплясали на дюралюминии, перехлестнув его на всю ширину! Тут же раздался негромкий вроде хлопок — а самолет вдруг резко завалился на правое, неожиданно задымившее крыло.
Да оно же горит! Неужели я смог задеть топливный бак?
— Ура-а-а!
Я продолжил давить на спуск, пока пулемет вдруг не дернулся в руках и не замолчал — и только теперь я почуял сильные удары сквозь бруствер. Неожиданно и резко обожгло под ключей; левый бок стал нестерпимо печь. Я слишком поздно заметил огоньки на раструбе кормового пулемета «юнкерса»… И с удивлением отметил, что в ленте собственного МГ-34 еще достаточно патронов.
Видимо, очередной патрон пошел на перекос — ведь ленту при стрельбе должен придерживать второй номер, это же обязательное условие…
Это была последняя более-менее внятная мысль — непослушные пальцы выпустили пистолетную рукоять машиненгевера, а сам я словно бы поплыл в воздухе… Толчок в спину показался вполне себя мягким, а небо над головой — безбрежно голубым.
Только почему-то смотрю я на небо словно бы со дна колодца…
…- Где он⁈
Акименко невольно усмехнулся при появлении в блиндаже КП полкового комиссара Макарова. Легок на помине…
— Кто он, товарищ комиссар?
— Комедию не ломай, капитан! Где Фотченков⁈
Комбат вновь усмехнулся — невесело, горько:
— В госпитале у поляков.
— Ну так вызови его сюда, срочно! У меня приказ снять Фотченкова с командования сводной группы и бригады, и его скорейшем прибытии в расположение штаба армии! Приказ за подписью комкора Голикова и бригадного комиссара Захарычева!
Переведя дух, Макаров перешёл с крика на чуть более спокойный тон:
— У Петра Семёновича огромные проблемы. Он такую кашу заварил! Не знаю чем все кончится и как обернётся конкретно для него… По особому отделу приказа на арест пока нет — но Голиков рвёт и мечет!
— Опоздали вы, товарищ комиссар. Фотченков тяжело ранен при налете немецких бомберов, поляки сейчас за его жизнь борятся.
— Ч-что-о⁈
Кирилл Дмитриевич едва не ляпнул в сердцах «что слышал!», но сдержался. Макаров, между тем, негромко, совсем другим тоном уточнил:
— Это что выходит, немцы вас бомбили?
Едва сдерживая раздражение (глаза разуй, вон воронки от бомб ещё дымятся на позициях!), Акименко уточнил неестественно вежливым тоном:
— А вы сами-то как добрались, товарищ батальонный комиссар? Там на Тарнополь штук двадцать с лишним бомберов пошли, как минимум две эскадрильи. Да ещё истребители прикрытия…
— Мы⁈
Макаров переспросил совершенно растерянным тоном — после чего все же уточнил:
— Так ведь нас Шарабурко ещё ночью отправил к вам на помощь — все горючее, что тыловики подвезли, нам в баки залил. Мы ко Львову подошли, как раз когда немцы бомбить начали…
Услышав про «помощь» капитан (после ранения Фотченкова автоматически заменивший комбрига), заметно оживился:
— Помощь? Помощь — это очень хорошо… Значит вы не один прибыли, товарищ комиссар?
Макаров, уже чуть пришёл в себя — и ответил с некоторым оттенком самодовольства:
— А как же? Семнадцать оставшихся «бэтэшек» твоего батальона привёл, товарищ Акименко! Да ещё шесть тягачей с сокорокапятками и расчётами, группу химических танков… И полнокровный кавалерийский эскадрон.
— А где все располагаются⁈
— Да пока что в пригороде, в Винниках встали.
— Мне срочно нужна с ними связь! Кто старший?
— Колонну я вёл. А так, среди танкистов — старший лейтенант Воронин, комвзвода-три…
Грохот взрыва гаубичного снаряда заглушил ответ батальонного комиссара. Немцы, не добившись особых результатов во время авиналета, начали артиллерийскую подготовку перед штурмом «Кортумовой горы». На высоту посыпались снаряды «стопяток» и «стопятидесяток», огонь открыли сразу несколько батарей как первой горно-егерской, так и второй танковой… В тоже время командир дивизии панцерваффе, генерал-лейтенант Рудольф Файель, принялся разворачивать для атаки третий танковый и второй пехотный полки. В резерве остался четвёртый танковый, понесший значительные потери в боях с поляками — а также второй мотоциклетный батальон. Ну, скорее его остатки…
Но генерал-лейтенант был уверен в успехе штурма. Ведь по меньшей мере тридцать тяжёлых орудий должны перепахать высоту вдоль и поперёк, продавив оборону противника на всю глубину! Пусть разведка не дала особых результатов, но сомневаться не стоит, русские заняли «Кортумову гору» — атака их танков это лишь подтвердила. А снарядов Файелю выделили достаточно, чтобы обрушить на позиции большевиков настоящий вал огня… Когда же рванет последний снаряд, панцеры и мотопехота сходу начнут штурм — они подойдут к высоте за время артподготовки.
И тогда оставшиеся очаги сопротивления русских (оглушенных обстрелом и деморализованных потерями!), доблестные зольдаты второй танковой раздавят без всякого труда…
Глава 14
Лейтенант 69-го ИАП Пётр Сергеевич Рябцев уверенно вёл свой «ишачок» (истребитель И-16 тип 6), неотрывно следуя за командиром, не нарушая строя звена, состоящего из трех истребителей. И-16 машина своенравная, тяжёлая как и в изучении, так и в пилотировании — и покорилась Рябцеву сравнительно недавно. Ранее Пётр пилотировал старичка И-5 (его-то
