Комбриг. Сентябрь 1939 - Даниил Сергеевич Калинин
Третьей порвали гусеницы связкой гранат, повредив ведущее колесо — а обездвиженный танк поймал болванку в сочленение башни и корпуса! После чего башня перестала поворачиваться… Экипаж машины не иначе в рубашке родился: танк не сгорел после прямого попадания — и никто не добил обездвиженную машину. Более того, застрявшую болванку после удалось выбить кувалдой — а гусеницу натянуть за счёт траков с разбитых танков.
Увы, в отсутствие рембригады, худо-бедно удалось починить ещё лишь две машины — силами самих танкистов. То есть справились там, где ремонт ограничивался натяжением гусениц… А так, в драке за вторую высоту накрылся ещё один пушечный броневик и «реношка», неизвестное число польских танкеток. Уцелевшие машины с бронедрезин с пеной у рта забрал командир «Смелого»… Зато в качестве трофеев нам перешли три противотанковых пушки. Правда, только одна с уцелевшей панорамой — но целиться наши могут и через ствол, по трассеру… За отсутствием другого оружия «безлошадным» артиллеристам сгодятся и трофейные «колотушки».
И все же большую часть машин с разбитой ходовой и неисправным мотором можно использовать в качестве неподвижных огневых точек; мы отбуксировали их в капониры. Корпус скрыли землёй — а над поверхностью теперь торчит лишь башня, для верности обешанная мешками с грунтом… Такие огневые точки с башнями от Т-26 вовсю устанавливаются на старой границе, так называемой «линии Сталина». А мешки с землёй на танке — это ноу-хау янки, они так защищали свои «Шерманы» от фаустпатронов. У немцев куммулятивных снарядов пока вроде нет (слава Богу!) — но чуется мне, что такой мешочек все равно способен чуток погасить удар бронебойной болванки калибра 37 миллиметров.
А там и осколок авиабомбы остановит…
Так вот, неподвижных огневых точек мы оборудовали пять штук — четыре пулеметно-пушечных, и одну пулеметную (ствол танкового орудия на ней повредил крупный осколок). Плюс вырыли ещё десять капониров для исправных танков, оборудовали позиции взвода трофейных немецких ПТО — а заодно и для противотанковой батареи из шести шведских «бофорсов», что я выцыганил у поляков. С учётом же того, что капониры с танками и батареи ПТО на флангах мы максимально замаскировали (чему способствует парковая зона на «Кортумовой горе»), завтра, как я надеюсь, врага встретит двадцать четыре исправных орудия! Хорошо ещё, бронебойные болванки практически не растратили — хотя осколочных гранат к танковым «сорокапяткам» кот наплакал… Но плюс трофейные мины, уложенные с северного, танкоопасного направления, плюс с десяток противотанковых ружей, переданных моим кавалеристам. Есть, чем встретить панцеры!
Если такие появятся… Но по данным польской разведки, на Львов как раз идёт восемнадцатый армейский корпус, включая вторую танковую…
Кавалеристы и танкисты мои пока отдыхают — ночь, а на рассвете выйдут на подготовленные ляхами позиции. Помимо охраны временного госпиталя (один взвод кавалеристов и пушечный БА-10) и моего КП (ещё один взвод и экипаж геройского пулеметного броневика), высоту будет защищать порядка трехсот бойцов 5-й кавдивизии. Полноценный батальон — а там, при случае, на помощь подойдёт и резерв польской пехоты… По моему настоянию Сикорский сейчас также спешно крепит оборону второй высоты — так называемого «Взгорья». В свое время немцы довольно легко захватили обе высоты — ключевые над городом! — обороняемые незначительными силами ляхов. К примеру, на нашей, 374-й, дралась лишь рота солдат и пара орудий… Серьёзное упущение Сикорского!
Но именно защиту высот я постарался максимально обеспечить. Так, «Кортумову гору» заняли мои танкисты и кавалеристы, 324-ю — две полнокровные батареи модернизированные царских «трехдюймовок», взвод зениток «Бофорс» и два батальона польской пехоты. Оставили мы ляхам также и единственную трофейную гаубицу… Оборона наша построена таким образом, что гарнизон 374-й защищает поляков от прямого вражеского штурма — а их артиллерия прикрывает подступы к нашей обороне с севера. Для чего к нам проложена телефонная связь и приставлены корректировщики… Кроме того, обученная кадровая пехота польского пограничного корпуса выступает в качестве нашего резерва.
Наконец, в самом крайнем случае, остатки моего гарнизона могут отступить к 324-й — а отступление наше прикроет огонь «Смелого»…
Раненые. Я проводил в полевой госпиталь полковника Дубянского, радуясь тому, что наши раненые так быстро получат необходимую квалифицированную помощь. Когда-то читал, что достаточно высокий процент потерь Великой Отечественной — это раненые, слишком поздно получившие необходимую медицинскую помощь… А тут госпиталь — сразу после боя!
Реальность же оказалась довольно жёсткой — я сперва просто опешил, зайдя в тускло освещенное помещение (ну как же, светомаскировка), наполненнное криками, стонами, горячечным бредом… И стойким запахом медикаментов, все одно неспособным заглушить тяжёлые запахи крови, гноя, нечистот… Есть раненые в брюшную полость; я старался не смотреть на них — а потом уткнулся взглядом в какой-то бордовый цветок на ноге одного из бойцов. Крупный такой, насыщенного мясного цвета… Подумалось на мгновение, что кто-то из поваров так неудачно выложил мясо на ужин рядом с раненым.
И только потом понял, что это мясо есть рваная рана, оставленная парой крупных осколков… Неужели человек с такой раной ещё жив — и находится в сознании⁈
Честно скажу — раньше я думал, что стоек к виду крови, больше десяти раз сдавал её в качестве донора. Но тут меня откровенно замутило. Удержал на ногах лишь острый страх, пронзивший вдруг сознание — что обо мне подумают подчинённые, если я вот так вот грохнусь в обморок⁈ Мысль вроде иррациональная — но удержала на плаву.
Второй раз чуть ли не спекся, увидев обожженных танкистов. Там, где дикий жар коснулся тела раненых, комбезы их буквально вплавились в кожу. А одному танкисту пламя лизнуло лицо — и вместо привычных черт на нем застыла какая-то спекшаяся маска… И это все я! Я, своими руками толкнул этих людей в бой, погнал под пули и снаряды!
Зараза, после таких «экскурсий» можно в одночасье стать убежденным пацифистом — если психика не подведёт и с ходу умом не тронешься. Но мне «везёт», у меня послезнание — а там и трагедия на станция Лычково, где фрицы разбомбили эвакуационный поезд с детьми, и подвешенные на колючей проволоке младенцы, и раздавленные танками гражданские… Фотокарточки, врезавшиеся в память, что не дают теплохладно рассуждать о страшной стистике Великой Отечественной. Миллионы убитых, замученных, изнасилованных женщин и детей — такова цена германской оккупации.
И если началом войны в 39-м я сумею хотя бы
