Золотая лихорадка. Урал. 19 век. Книга 2 - Ник Тарасов

Я повернулся к Степану.

— Сколько времени нужно на организацию?

— День-два. Жильё мужикам в своем доме найду — за это не переживай, Андрей Петрович.

— Хорошо. Тогда так и сделаем.

* * *

Мы вернулись в лагерь тем же путём, каким уходили — через брод, лесными тропами. На этот раз встречных не было. Штольц, видимо, анализировал свою неудачу, после провальной засады.

В лагере меня ждали новости. Елизар докладывал:

— Староверы передают — на заимке у Штольца движение большое. Люди приезжают, уезжают. Оружие возят, провизию. Готовятся к чему-то серьёзному.

— К большому наступлению, — кивнул я. — Он понял, что мелкими операциями нас не взять. Готовит генеральное сражение.

— И что мы будем делать? — спросил Кузьма, которого я позвал на совещание.

Я взглянул на карту, где красными крестиками были отмечены все места, где видели людей Штольца.

— А мы, Кузьма, нарушим ему планы. Но об этом — позже. Сначала нужно подготовиться.

Глава 8

Зима наконец начала сдавать позиции. Солнце пригревало уже не по-зимнему — в полдень с крыш падали длинные сосульки, разбиваясь о промёрзшую землю с весёлым звоном. Снег оседал, покрывался ноздреватой коркой наста. По ночам мороз ещё трещал, но днём уже можно было работать, сняв рукавицы.

Но «Лисий хвост» не спал. Мы превратились в огромную, дымящую и лязгающую машину, работающую на человеческом упорстве и жадности. Тепляки гудели круглосуточно. Внутри, в густом пару, смешанном с запахом пота и махорки, люди вгрызались в оттаявшую землю, как черви в яблоко. Золото шло. Скупо, неохотно, но шло. Каждый вечер я ссыпал жёлтый песок в кожаные мешки, и этот звук был единственной музыкой, которая успокаивала мои нервы.

Я стоял на крыльце и смотрел, как артель копошится во дворе. Архип с помощниками волочил к кузнице очередную партию железа. Михей с топором на плече направлялся к лесу — дрова никогда не были лишними. Часовые на вышках меняли караул — теперь смены были по четыре часа, а не по шесть. Люди устали за зиму, нужно было беречь силы.

За эти месяцы «Лисий хвост» превратился из артельного посёлка в настоящую крепость. Частокол вырос ещё на аршин, бойницы прорезали через каждые три сажени. Внутри появились новые срубы — казармы для «волков», склад оружия, пороховой погреб, врытый в землю и обложенный дёрном. Если бы кто из местных старателей забрёл сюда случайно, он бы не поверил своим глазам.

Но главное — люди изменились. Те, кто пришёл сюда осенью оборванными батраками, теперь держались иначе. В их глазах горел азарт, смешанный с гордостью. Они знали цену себе. Знали, что выживают там, где другие сдохли бы от страха и голода.

За окном хрустнул снег. Я обернулся — в дверь входил Игнат. Лицо хмурое, в руке письмо.

— От Степана, — коротко сказал он, протягивая мне запечатанный конверт. — Прислал с Кремнем. Тот только что вернулся.

Я вскрыл печать. Почерк Степана был нервным, буквы прыгали по строчкам. Это меня насторожило — обычно он писал каллиграфически ровно, даже если излагал плохие новости.

'Андрей Петрович!

Пишу в спешке. Положение ухудшается. Рябов затих после зимы, но не потому, что сдался. Он перегруппировывается и бьёт туда, где мы слабее всего — по бюрократии.

Начались проблемы с разрешениями на новые участки. Горная контора требует дополнительные справки, печати, подписи. Те бумаги, что я подавал осенью и которые были практически готовы к утверждению, теперь «затерялись». Требуют подавать заново. А на новые подачи ставят препоны — то формат не тот, то гербовая бумага не той толщины, то печать не той конторы.

Но это ещё не всё. Пошли слухи — и я проверил их через своих людей — что готовится ревизия на «Лисий хвост». Официальная. Из Перми. Предлог — жалоба о незаконной добыче и самовольном захвате казённых земель. Кто жалобу подал, формально неизвестно, но мы оба знаем почерк Рябова.

Если комиссия приедет и начнёт копаться в бумагах, они могут докопаться до того, что ваша легенда — именно легенда. Никакого купца Воронова из Тобольска в архивах нет. Я проверял сам, когда мы с вами только начинали это дело. Тогда это казалось мелочью — кому придёт в голову копаться в метриках и записях за двадцать лет? Но сейчас… Сейчас Рябов именно это и делает. Он подключил людей в Тобольске. Они собираются поднять архивы, будут искать любые несоответствия.

Андрей Петрович, если они выявят, что вы самозванец, все ваши бумаги на участки станут ничтожными. Вас объявят мошенником. И тогда уже не Рябову, а самой власти будет законное право прийти и забрать всё. Вас с артелью выгонят, участки отберут, а если сопротивление окажете — пришлют роту солдат.

Я не пугаю. Я говорю как есть.

Выход один — легализоваться полностью. Мне нужно время и деньги. Много денег. В Тобольске есть люди, которые могут внести запись в старые метрические книги так, что ни один ревизор не отличит её от настоящей. Есть писари, которые подделают купеческие свидетельства с печатями и подписями давно умерших чиновников. Но это дорого. Очень дорого. И рискованно.

Если соглашаетесь — присылайте золото. Сколько сможете. Я найду людей, договорюсь, проконтролирую. Через два месяца вы станете купцом Вороновым не только на словах, но и по всем архивным записям с 1805 года. Комар носа не подточит.

Но медлить нельзя. Если ревизия выедет раньше, чем я всё устрою — всё рухнет.

Жду вашего решения.

Ваш Степан Захарович.

Кстати, Штольц тоже затих. Это плохой знак. Он что-то готовит.'

Я медленно опустил письмо на стол. В голове крутились мысли, как шестерни в часовом механизме.

— Ну? — спросил Игнат, видя моё лицо. — Плохие новости?

— Хуже некуда, — ответил я, подходя к окну. — Рябов… Гаврила Никитич оказался умнее, чем я думал. Он не полез драться в лоб, когда понял, что не по зубам. Он ударил туда, где я был беззащитен.

Игнат выругался сквозь зубы.

— Сука… Умный сука. Бумагами нас душить будет.

— Именно, — кивнул я. — Он понял, что пока мы в тайге, в своей крепости, нас не взять. Но стоит власти признать нас вне закона — и мы станем обычными бандитами. А бандитов вешают.

— И что делать будем?

— Делать будем то, что предлагает Степан. Полностью. Чтобы даже если сам царь приедет проверять — ни одной зацепки не нашёл.

Я вернулся к