Золотая лихорадка. Урал. 19 век. Книга 2 - Ник Тарасов
Вечером ко мне подошёл Елизар.
— Андрей Петрович, — начал он издалека, переминаясь с ноги на ногу. — Тут такое дело… Люди говорят.
— Что говорят?
— Боятся они. Не Рябова, нет. Леса боятся. Говорят, нечисто там. Тени видят. Будто следит кто. И следы странные находят, когда за дровами ходят. Не человечьи, не звериные. А так… будто дух прошёл.
Я нахмурился. Суеверия — плохой союзник. Они рождают панику.
— Ерунда это, Елизар. Нервы у мужиков шалят. Война, недосып.
— Может и ерунда, — вздохнул старик. — Только вот Михей вчера клятву давал, что видел у ручья бабу. В белом вся, волосы распущены. Стояла и смотрела на лагерь. А потом раз — и пропала. Кикимора это, Андрей Петрович. Знак дурной.
«Кикимора», — подумал я. — «Или разведчик в хорошем маскхалате».
— Усилить посты, — скомандовал я. — И скажи Михею, чтоб меньше языком трепал. Увидит ещё раз «бабу» — пусть стреляет. Если кровь пойдёт — значит, человек. Если нет — тогда и молебен закажем.
Но слова Елизара запали в душу. Я чувствовал это кожей — кольцо сжимается. Мы были островом света и шума в океане тишины и тьмы. И эта тьма подступала всё ближе.
Следующие три дня прошли в напряжённом ожидании. Мы продолжали добычу, но теперь каждый выход за дровами, каждый поход к проруби за водой прикрывался вооружённым нарядом. Я ввёл систему паролей и отзывов.
На четвертый день, к вечеру, дозорный на вышке ударил в рельс.
— Едут! Наши едут!
Я выбежал на стену. В сумерках, по пробитой дороге, ползла наша колонна. Все сани были на месте. Но шли они тяжело, медленно.
Сердце ёкнуло. Опять потери?
Когда они въехали во двор, я увидел, что «броня» передних саней изъедена пулями, как оспой. В досках торчали щепки, местами виднелись белые пятна свежего дерева.
Игнат спрыгнул на снег. Лицо местами чёрное от пороховой гари, но довольное.
— Принимай пополнение, командир! — гаркнул он.
Из крытых грузовых саней начали выпрыгивать люди. Один, второй, пятый… Девять человек.
Я оглядел их. Это был не тот сброд, что приходил к нам в начале зимы. Эти выглядели иначе. Потёртые шинели, полушубки, но подогнанные по фигуре. Оружие не на верёвках, а на ремнях. Взгляды цепкие, оценивающие.
Среди них выделялся один — огромный, рыжий детина. Он держал в руках не обычное ружьё, а штуцер, похожий на тот, что был у Игната.
— Стройся! — рявкнул Игнат.
Мужики привычно, без суеты, выстроились в шеренгу.
— Вот, Андрей Петрович. Девять душ. Семь солдат отставных, из егерей и пехоты. Один — охотник-промысловик, тайгу знает. И один… — Игнат замялся, — скажем так, с каторги беглый, но статья политическая, бунт на заводе. Все злые на власть, а на Рябова — вдвойне.
Я прошёл вдоль строя.
— Меня зовут Андрей Петрович Воронов. Я здесь главный. Правила простые: сухой закон, железная дисциплина, беспрекословное подчинение. Плачу серебром и золотом. Кормлю досыта. Но требую полной отдачи. Кто предаст — убью лично. Кто струсит — выгоню. Вопросы?
— Жалованье когда? — спросил рыжий гигант.
— Раз в неделю. Аванс — сегодня, после бани и ужина.
— Годится, — кивнул он. — Я — Кузьма. Это мои ребята. Мы слыхали, ты Рябову хвост прищемил. Это дело доброе. Мы поможем.
— Игнат, размести их. Выдай тулупы, если кому надо. Оружие проверить. И давай ко мне с докладом. Как дошли?
В конторе Игнат, жадно глотая горячий сбитень, рассказал.
— Засада была. На обратном пути, уже с людьми. В том же месте, у Чёртова поворота. Они, видать, там пост постоянный держат. Только в этот раз мы их ждали.
Он усмехнулся.
— Фома засёк их ещё за версту. Увидели дымок от костра. Мы сани развернули, «броню» выставили. Они пальнули залпом — щепки полетели, но никого не задело. А мы им в ответ — из двенадцати стволов. Кузьма этот, рыжий, он вообще снайпер. Снял двоих, что на дереве сидели, как белок. Остальные разбежались. Даже преследовать не стали — груз дороже.
— Хорошо, — я выдохнул. — Значит, тактика работает.
— Работает. Но они тоже учатся, командир. В следующий раз они могут дерево повалить на дорогу. Или яму вырыть.
— Значит, и мы будем учиться. Нам нужны сапёры.
Я достал письмо, которое привёз Игнат от Степана.
'Андрей Петрович. Новости важные. Штольц — это Карл фон Штольц, бывший капитан прусской армии, потом служил в России по контракту, был разжалован за дуэль и убийство. Наёмник высшей пробы. Абсолютно беспринципен, но профессионал. Его нанял не сам Рябов, а кто-то из Екатеринбурга. Рябов — лишь кошелёк.
А по деньгам… Рябов заложил свой дом и два дальних прииска купцу второй гильдии Морозову. Деньги у него заканчиваются. Он платит наёмникам огромные суммы. Если мы продержимся ещё месяц-два, он разорится. У него цейтнот. Он будет атаковать.
И ещё. Этот же прокурорский помощник, что расспрашивает о вас, расспрашивает и о Рябове. И не очень дружелюбно. Похоже, кто-то из Перми прислал настоящую ревизию. Не подкупную, а честную. Аникеев уже под следствием, урядник трясётся. Возможно, скоро весь рябовский клан рухнет.'
Я сжёг письмо в пламени свечи.
Цейтнот. Это хорошо. Когда враг спешит, он делает ошибки.
— Игнат, — сказал я. — Завтра начинаем тренировки с новыми людьми. Слаживание. Отработка обороны лагеря. И ещё… Мне нужно, чтобы Кузьма осмотрел наши позиции. Свежий взгляд. Может, мы чего не видим.
— Сделаем.
Ночь опустилась на «Лисий хвост». Но теперь в лагере было больше людей. Больше стволов. И у нас была дорога, которую мы научились защищать.
Я вышел на крыльцо. В темноте светились огоньки папирос — часовые на вышках.
Вдруг со стороны леса раздался вой. Протяжный, тоскливый. Волчий.
Но что-то в этом вое было не так. Слишком ровный. Слишком… человеческий.
Часовой на ближайшей вышке вскинул ружьё.
— Тихо! — крикнул я шёпотом, хотя это было глупо.
Вой повторился, уже ближе. И ему ответил другой, с противоположной стороны лагеря.
— Окружают? — спросил подошедший Игнат.
— Нет. Пугают. Психическая атака. Хотят, чтобы мы патроны жгли в темноту и нервничали.
Я усмехнулся.
— Ну что ж, герр Штольц. Хотите поиграть в нервы? Давайте поиграем.
— Игнат, буди Кузьму. И Фому. Пусть берут «тихие» ножи и идут в секреты. Если кто-то подползёт выть под стены — резать. Без шума. Принесут мне голову «волка» — премия рубль. За каждую.
Война на дорогах переросла в войну нервов. И я собирался её выиграть.
* * *
Следующие дни пролетели в лихорадочной подготовке. Архип ковал мины и отливал пули для штуцеров. Михей с бригадой рубил завалы на тракте — те самые бутылочные горлышки. Елизар
