Золотая лихорадка. Урал. 19 век. Книга 2 - Ник Тарасов

— Вот, — сказал я. — Пусть берёт всё. И если мало — намоем ещё. Неделя работы — и будет ещё два-три слитка.

Игнат присвистнул.

— Это ж состояние, командир. На такие деньги можно три дома в Перми купить. Или имение…

— На эти деньги я куплю будущее, — перебил я. — Наше будущее. Потому что без него мы мёртвые. Его не крепость спасёт, не штуцеры. Его спасут бумаги. Правильные бумаги с правильными печатями.

Игнат кивнул.

— Когда везти?

— Как только Кремень отдохнёт.

* * *

Вечером, когда стемнело, я вышел проводить обоз. Игнат сидел на передних санях, рядом с ним — Кузьма с винтовкой на коленях. Сзади ещё двое саней с бойцами. Все были в белых маскхалатах, тихие, сосредоточенные.

— Если засада — прорывайтесь, не ввязывайтесь в бой. Золото довезти — главная задача. Старым путём не ходить. Только через брод и лесными тропами.

— Довезём, — коротко ответил Игнат. — Не в первый раз.

Ворота открылись. Обоз тихо выполз во тьму. Я смотрел им вслед, пока они не растворились в чернильной мгле леса.

Теперь оставалось только ждать.

* * *

Следующие дни прошли в напряжённом ожидании. Я занимался текущими делами — проверял добычу, инспектировал посты, планировал расширение шурфов. Но мысли постоянно возвращались к письму Степана.

Ревизия. Легализация. Тобольск.

Всё это казалось нереальным. Я, человек двадцать первого века, пытаюсь подделать документы девятнадцатого, чтобы доказать, что я — купец, родившийся до рождения моих реальных прадедов.

Абсурд. Но абсурд, который может спасти нам жизнь.

На четвертый день вернулся Игнат. Грязный, усталый, но довольный.

— Довезли, — доложил он, входя в контору и стряхивая снег. — Передал Степану золото. Он сразу к дьячку гонца отправил. Говорит, через неделю начнёт работу. А пока он сам справки готовит, людей находит.

— Проблемы в дороге были?

— Одна. У Гнилого болота видели чужих. Человека три-четыре, на лыжах. Издали шли, не подходили. Вроде как разведка. Мы не стали связываться — объехали стороной. Но это плохой знак, командир. Штольц снова активизируется.

— Весна близко, — кивнул я. — Он ждал зиму, копил силы, нас прощупывал. Теперь ударит.

Я подошёл к окну и рапахнул его. На улице уже откровенно капало с крыш. Проталины появились у южных стен срубов.

— Через месяц. Может, раньше. Как только дороги подсохнут и реки вскроются. Штольц — военный. Он не полезет по грязи и снегу. Он дождётся, когда можно будет вести обоз или большую колонну людей.

— Тогда что делаем? — спросил Игнат.

Я вернулся к столу, развернул карту местности.

— Готовимся. Укреплять не только лагерь, но и подступы. Рыть рвы, ставить частоколы на дальних подступах, минировать тропы. Превратить дорогу к лагерю в ад для любого, кто попытается пройти.

Игнат склонился над картой.

— Вот здесь, — я ткнул пальцем в узкое место между двух болот, — можно поставить завал. Настоящий, каменный. Придётся недели две работать, но оно того стоит. Если они пойдут этим путём, мы их задержим на сутки. А сутки — это время для манёвра.

— А если они пойдут другим путём?

— Других путей два. Один — через Змеиный лог. Там мы можем устроить засаду. Второй — через Чёртов овраг. Там уже стоят наши мины. Если они попытаются пройти — взлетят на воздух.

Игнат кивнул, запоминая.

— Хорошо. Начнём завтра.

— Начнёте сегодня, — поправил я. — Времени мало. И ещё… — я выпрямился, глядя ему в глаза. — Готовь группу. Большую. Человек пятнадцать.

— Куда? — удивился он. — Ты же говорил, большие вылазки опасно.

— Мы идем не на вылазку. Мы идем на охоту. Если этот обоз существует, он не дойдет до Штольца. Мы разобьем его в пух и прах еще по пути.

Игнат хищно улыбнулся.

— Вот это разговор, командир.

* * *

Работа закипела. Артель разделилась на бригады. Одна — под руководством Михея — рубила лес и таскала камни для завала. Вторая — под командованием Архипа — ковала новые наконечники для кольев, скобы, цепи. Третья — «волки» Игната — устанавливала растяжки и мины на дальних подступах.

Я лично контролировал всё. Проверял каждую мину, каждый завал. Ошибка могла стоить жизни.

Однажды вечером, когда я возвращался с очередной инспекции, меня догнал Елизар.

— Андрей Петрович, — начал он осторожно, — народ говорит… Боятся они. Говорят, что война скоро будет. Большая война. И многие не выживут.

Я остановился, посмотрел на старика.

— И ты что им говоришь?

— Я говорю — правда. Война будет. Но мы готовы. И Бог с нами.

— Правильно говоришь, — кивнул я. — Не надо врать людям. Пусть знают правду. Но пусть знают и другое — если мы проиграем, нас всех вырежут. Рябов пощады не даст. Штольц — тем более. Так что выбор простой: или победа, или смерть.

Елизар вздохнул.

— Жестокий выбор.

— Но честный.

На следующий день я собрал всю артель на плацу. В свете факелов лица казались высеченными из камня и в глазах читался страх. Животный страх перед тем, чего они не могли контролировать.

— Слушайте меня! — мой голос звенел на морозе. — До меня дошли слухи, что вы дрожите, как бабы на базаре. «Страшно!», «Убьют!».

Я прошелся перед строем, заглядывая в глаза каждому.

— Да, у Штольца может появиться подкрепление. Да, Рябов купил половину чиновников в губернии. Да, нас хотят раздавить. Но знаете, почему они это делают?

Я выдержал паузу.

— Потому что они нас боятся! Они боятся нас больше, чем мы их! Рябов тратит последние деньги, залезает в долги, чтобы нанять солдат. Почему? Потому что он знает: если он не уничтожит нас сейчас, весной мы станем хозяевами этой тайги. Мы уже взяли у него золото. Мы разбили его отряды. Мы выжили там, где другие сдохли бы.

Я выхватил из кармана самодельную гранату — тяжелый, чугунный шар.

— У них наёмники? А у нас — вот это! У них наемники за деньги? А у нас — артельщики за свою долю! Кто из вас хочет вернуться в грязь? Кто хочет снова гнуть спину на рябовских ворюг за копейки?

— Никто! — рявкнул Кузьма из заднего ряда.

— Тогда хватит скулить! С обозом разберемся. Чиновников перекупим или обманем. А Штольца я лично вздерну на воротах. Но для этого мне нужны мужики, а не тряпки. Работаем! Золото само себя не помоет, а мины сами себя не отольют!

Строй загудел. Страх не ушел, но сменился злостью. А злость