Патриот. Смута. Том 4 - Евгений Колдаев
Прямо-таки все.
— Внук хана, я вижу, что у него четыре лошади и одна прилично нагружена. Он достаточно богат.
— Нет, Игорь. Его лошадь только одна, лук и кинжал. Остальное — это дар моего отца. Хан сговаривался с Шуйским о том, что приведет ему войско. Хан умирает в Бахчисарае и Дженибек Герай, который скоро, благодаря тебе, займет его место, ничем не связан с вашим царем. Но, он чтит обещания оцта, поэтому послал хорошо снаряженного воина. Бесплатно.
Это звучало как бред и как насмешка. Вместо десятка тысяч прислать одного. Но… Мне было плевать на взаимоотношения татар и Шуйского. В том случае, если степняки развернуться и уйдут, что и как они напишут и преподнесут сидящему на троне царьку, как высмеют его — неинтересно. Не имеет отношения к нашим делам здесь.
— И ты хочешь, чтобы я взял его? — В голосе моем звучало удивление и некоторое раздражение. — Как я могу доверить этому человеку.
— Так желает мой отец. Такова воля Аллаха, как говорит этот воин. — Мубарек пожал плечами. — Он в твоей власти. Он сам лишил себя свободы, поклявшись перед Аллахом. Он и сейчас поклянется, если нужно.
— Как хоть его зовут, почтенный внук хана.
— Он просит называть себя, Абдулла. Иного, прошлого имени, у него больше нет.
— Хорошо. Переведи ему, почтенный внук хана, что я возьму его с собой только в случае, если он обещает выучить мою речь. До этого, я заберу все его оружие и снаряжение. Верну только тогда, когда он сможет дать мне клятву на русском языке. Кормить обязуюсь, но придется работать. Учитель у него будет строгий. Согласен ли он? Если нет, то мне он не потребен. Воин, непонимающий речь командира, бесполезен и опасен.
Мубарек кивнул, перевел мое требование Абдулле. Тот, на мое удивление, не задумываясь кивнул, поклонился, что-то проговорил.
— Абдулла говорит, что выучит язык и поклянется тебе. Если надо, он на своем горбу будет таскать тебя, будет убивать твоих врагов голыми руками, грызть зубами и спать как пес на земле. Пока не умрет, будет верен и будет рад когда-то сказать тебе твоим языком об этом.
Помнится, сын хана говорил что-то о фатализме. Что мы русские уж больно не ценим свою жизнь. А здесь вот пример огромного самопожертвования. Весьма странный, но… Я понимал этого человека. Во время службы в прошлой жизни советскому союзу я сталкивался с таким в восточных странах. Афганистан…
Из нахлынувших воспоминаний меня вывела фраза внука хана.
— Если ты принимаешь этот дар, то я должен сказать тебе еще одни слова, Игорь.
— Говори.
— Ты храбр и славен, воевода Игорь. — Говорил он без сарказма и какого-то официального чинопочитания. Казалось, мне, от души. — Я рад, что познакомился с тобой. Мы уходим в Бахчисарай завтра, на рассвете. Надеюсь, пока жив я на этом свете, нам не придется скрестить клинки на поле боя.
Он поднял руку в знак прощания.
— Ты мудр и славен, внук хана, Мубарек. — Произнес я, стараясь говорить в той же манере. — Я тоже рад нашему знакомству. Я остаюсь здесь, на своей земле. Надеюсь, пока жив я на этом свете, мне не потребуется убивать твоих соплеменников.
Кивнул ему. Он толкнул своего скакуна пятками, развернулся к своим, сделал несколько шагов.
Поднялся в стременах. Дальше последовала громкая фраза на татарском.
Они перестраивались и собирались уходить в Поле. Посольство завершилось достаточно быстро. Степняки ждали последнего. Когда им передадут тело Кан-Темира и живых пленных.
— Отпустите беев! — Выкрикнул я своим.
Они повиновались, произошла небольшая суета, и отпущенные всадники устремились к татарскому посольству. Подавленные, с опущенными головами, смотрящие под ноги лошадям, двигались они навстречу бескрайнему полю.
Только Богатур вскинул голову, чуть помедлил и двинулся к своим последним, вслед за остальными.
— Желаю тебе выжить, Богатур! — Выкрикнул я.
Пускай Мубарек видит мое уважение к этому человеку. Думаю, это сможет помочь ему.
Глядишь, это убережет Гирей Дивеева от очередных попыток повести татарские рати на север. Лишний раз подумает, кому жизнью обязан и почему не стоит воевать с русскими.
Богатур дернулся, уставился на меня. Ничего не сказал. Но молчание говорило само за себя. То он ругался, шайтаном кликал, а здесь?
Усмехнулся им вслед. Развернулся.
Вернулся к своим вместе с татарином и его лошадьми. Весь мой отряд смотрел на юг, куда уходили степняки, забрав с собой бывших пленных. Солнце припекало, хотелось есть, а в душе стояло чувство завершенного большого и невероятно важного дела.
Неужели все! Я повернул татарскую рать вспять!
Хотелось плясать от восторга или пришпорить скакуна, погнать вскачь. Сдержался с трудом. Все же — я не мальчишка, хоть и выгляжу так. Я воевода! Мне этих людей на север вести.
— Это кто? — Григорий вывел меня из приятных неспешных раздумий. Смотрел на сидящего в седле степняка. Прямо буравил его взглядом.
— Да так, татарин один, Абдуллой зовут, по-нашему он примерно как ты по-ихнему. Очень плохо. — Хмыкнул я, сделал короткую рожу, но подьячий явно ждал еще каких-то пояснений. Пришлось продолжить. — Помнишь того степняка, что мы у Маришки взяли? Так вот, он у этого Абдуллы убил всю родню.
— Помню, воевода. Мы-то здесь при чем?
— Я же этого Аргчина сыну хана подарил. Вот этот Абдулла теперь служить мне обязуется. До смерти.
Подьячий посмотрел на него, потом на меня. В глазах стоял вопрос, и он тихо все же его высказал.
— Воевода может мы его… — Он кашлянул хрипло так, горла под своей тощей бородкой коснулся. — Того?
Жестко, ой жестко, собрат мой.
— Думал я. Полезным может быть.
— Твое дело. Но не верю я этим степнякам. Глаз да глаз за ним. А у нас тут своих дел хватает.
— Понимаю.
Ох, подьячий, сказал бы
