«Благо разрешился письмом…» Переписка Ф. В. Булгарина - Фаддей Венедиктович Булгарин
Погода у нас для прогулки хорошая – но для земледелия – бич! Засуха! Вот два месяца ни капли дождя! С прошлого года голод[888]: ждем заразы от ядения мяса хворой скотины. Никто ни об чем не заботится. Чудеса.
Я ужасно работаю. Должен кончить четыре сочинения – и за себя, и за честного Полевого[889] – который взял деньги вперед и плюнул в кассу.
Пишите ко мне на досуге. Кланяйтесь своим и не забывайте искренно преданного Вам
Ф. Булгарина.
2 июня 1845
из Богоспасаемого Карлова
18
Почтеннейший Рафаил Михайлович!
Прошу Вас идти сегодня в Италианскую оперу и составить статью об италианской опере, т. е. об ее открытии[890].
Наш нумер в 4[-м] ряду – 79. Переменили.
При сем, ради бога, прошу вас не превозносить до небес и даже выше небес г-жу Кастеллан, потому только, что кривая рожица ее нравится князю Волконскому[891]! – Вы слишком музыкальны, чтоб не чувствовать, что она второстепенный талант и не может никого привесть в восторг – пением, хотя и имеет хороший сопрано. – Странно, что мы не можем соблюсти одного духа в газете и разногласим на одном листе! Не стесняя вовсе вашей воли, прошу одной справедливости, без оглядки на князей и сильных Земли.
Искренне преданный
Ф. Булгарин
1 октября 1845[892]
19
Почтеннейший Рафаил Михайлович!
Конечно, русский журналист не может требовать того от своих сотрудников, что французы, но все же: est modus in rebus![893] – Будь я сотрудником хоть самого завалящего журнала и чувствуй я себя выше и чином, и умом, и породой самого издателя – все же наведался бы хоть раз в неделю в редакцию: как и что – и предложил бы какую-нибудь мысль, узнал, кто в какой театр идет и проч. Переписка – дело невозможное – вот в неделю я едва удосужился написать к вам. У меня и литература – и дела. Вы ежедневно прогуливаетесь пешком по Невскому проспекту – следовательно, редакция (дом Греча) – вам по дороге[894]. Хоть бы в две недели зайти на 5 минут! В изустных объяснениях много было бы выиграно драгоценного времени!
Кресла в италианском театре, во французском всегда почти пусты – а занимать их надобно, по условиям – как можно все переписываться!
Присылаю записку к Дюкерле[895], если она может быть полезна. Он должен быть мне благодарен – но деньги он ставит выше всех чувств.
Преданный Ф. Булгарин
23 ноября 1845
СПб.
NB. Письмо к Дюкерле запечатайте.
20
Почтеннейший Рафаил Михайлович!
Зная Вашу почти сверхъестественную щекотливость [и] вышечеловеческую раздражительность, я не посылаю вам подлинного письма А. Н. Греча, в котором он слезно плачет и жалуется, что не может никак поладить с вашими переводами Смеси, предпочитая сам переводить, чем поправлять, и не понимая ничего без оригинала. Как доказательство, прилагаю при сем две статьи; одну исправленную А. Н. Гречем, другую вынутую из набора, по рассмотрении ее в корректуре. Скажите, ради бога, что б было, если б мы напечатали о мосте – так, как Вы составили статью, и было ли что подобное в «Иллюстрации»? Дело налицо – следовательно, нет и спора. Пересчитайте, сколько тут свай! Сперва 36 двойных (№ 1) – потом 180 (№ 2) и наконец 80 000 свай (№ 3). Как 222 арки поддерживаются сваями! Да притом 36-ю (см. № 1)? – Вы перемешали быки, устои и сваи – и вышло бог весть что – а напечатай мы, уложили бы навеки «Пчелу»! А что значит Lloyd austriatico? Уже или Adriatico, или Austriaco[896]. При большом листе «Пчелы» – что мы будем делать, когда каждую мелкую статеечку Смеси должно выправлять, сверять с оригиналом, отыскивать в газетах и т. п. Ведь это двойная работа – а недоспанные ночи – расстраивают здоровье А. Н. Греча. – Ведь «Пчела» первая газета, читается всеми и должна быть образцом слога, языка и правильности. – Валять сплеча нельзя, в надежде на то, что другой поверит и поправит. Прежде мы никогда не поправляли сотрудников, да этого и не до́лжно. Если вам трудно переводить или отделывать начисто статьи – удержите театр, а от Смеси откажитесь, потому что А. Н. Греч решительно объявил, что более не в силах исправлять и поверять. – Целые короба вашей Смеси лежат у него без употребления – потому что без оригинала он не может исправить – а потом Смесь стареется.
Вот вам изложение дела, основанное на слезной жалобе Греча и подкрепленное документами. Ни из родства, ни из дружбы, ни из уважения я не могу и не должен умолчать об этом, ибо благосостояние «Пчелы» тесно с этим связано – а за сим с истинным уважением и преданностью честь имею быть
вашим покорным слугой
Ф. Булгарин
29 декабря 1845
СПб.
21
Почтеннейший Рафаил Михайлович!
Приключение с Вашею статьею[897] весьма неприятно, но не знаю, как пособить горю. Заключение ваше (об «Охотнике в рекруты»[898]) переправлено, вероятно, потому, что я перед А. Гречем расплывался в восторгах – насчет этих сцен и игры Мартынова и Марковецкого – и написал для «Всякой всячины» – что высшего ничего не знаю![899] – О том, что И. И. Сосницкий поддерживал пиесу – вымарал г-н директор театра[900] – в чем вам легко справиться. Никогда бы Гречи не подняли руки на Сосницкого – а я и подавно – да я и не видал статьи вашей! – Это воля командира! – Насчет Кажинского А. Н. Греч сказал мне: «Надобно смягчить преувеличенные похвалы». – Мой ответ: «Смягчи». – На поверку вышло, что из смягчения сделалось преувеличение вашего мнения. Жаль тем более, что Кажинский у меня домашний человек и еще вчера обедал у меня! – Мое мнение о Кажинском – весьма высокое! – Но из всего этого не стоит делать, как говорят немцы, шпектакль, а лучше принять меры на будущее время. Вражды к вам у А. Н. Греча нет никакой – а из тромбонов и труб ссориться и оставлять «Пчелу» – просто смешно – или, говоря языком «Отеч[ественных] записок», ридикюльно[901]. Зачем в каждом деле видеть злой умысел, вражду, злобу, мщение? Что было бы, если б я следовал вашей системе? Дело простое: А. Греч взял в руки перо, чтоб смягчить – мнение
