Вся история Петербурга. От потопа и варягов до Лахта-центра и гастробаров - Лев Яковлевич Лурье

Необычные обычные дома

Демократизация Петербурга сказалась на архитектуре. Раньше главные, самые дорогие и интересные столичные здания строились или для императорской семьи и богатых аристократов, или для административных и общественных нужд. После реформ эта иерархия почти что исчезла. Здание Мариинского театра, спроектированное архитектором Альбертом Кавосом и им же расширенное в 1859 году, не выглядит принципиально более нарядным, чем некоторые заметные доходные дома времен Александра II — как, например, уже упомянутые нами дом князя Мурузи на углу Литейного проспекта и улицы Пестеля или дом Мейера на улице Марата.

Причин тому две. С одной стороны, появились новые заказчики, которые могли себе позволить щедро платить за архитектуру. С другой, фактически перестали действовать регламенты, прописанные в строительном уставе еще при Николае I, и каждый теперь мог выбирать украшения здания на свой вкус, особенно строгих правил на этот счет больше не существовало. (Илл. 9)

Формально стиль архитектуры этого времени называют так же, как и моду предыдущих десятилетий — эклектикой или историзмом. Действительно, стремление заимствовать и копировать осталось прежним. Тем не менее постройки стали разительно другими. Начать с того, что довольно значительно в сторону увеличения изменился их масштаб. Дома стали выше и занимали все больше места, уходя вглубь кварталов. Многие состояли из нескольких корпусов. Раньше, если зодчий собирался построить здание в стиле неоренессанс, подразумевалось, что оно будет не только украшениями, но и всем видом и даже отчасти устройством напоминать итальянское палаццо XV века. Теперь выбор стилистики заключался практически только в выборе орнамента на поверхности фасадов.

Начиная с 1850-х годов и в Европе, и в России про архитектуру стали думать более утилитарно. Возникло явление, которое называется рационализм. Смысл его сводится к тому, что проектировать стали сначала внутренние пространства постройки, и уже исходя из них — ее внешний вид. Все эстетическое разнообразие того времени относится преимущественно к стенам зданий. Дом Мурузи построили в мавританском стиле в качестве напоминания о происхождении его заказчика, чья семейная история была связана с Турцией и Византией. На фасадах дома Басина на площади Островского изображены шатер, имитирующий деревянный, и масса других деталей, ассоциирующихся с древнерусской культурой: наличники в виде арок, фигурная резьба. Здания по-разному устроены и по-разному украшены, но эти два обстоятельства никак не связаны между собой. Теоретически можно себе представить, что дом на площади Островского построили бы в мавританском стиле, а на Литейном, наоборот, в неорусском. Орнамент на стенах использовался исключительно декоративно, как набор узнаваемых деталей. Они вместе не напоминали настоящую мечеть или терем, а помогали создавать органичный облик доходного дома: делить его на этажи, выделять углы или центральную часть, подчеркивать логику его внутреннего устройства. (Илл. 11)

Дома, выстроенные на Пушкинской улице Павлом Сюзором, вовсе нельзя назвать относящимися к какому-то определенному направлению историзма: какие-то элементы взяты из эпохи барокко, другие — из эпохи Возрождения. Вместе они складываются в некий усредненный образ пышного здания капиталистического Петербурга.

Петербург долгое время оставался городом крашеной штукатурки. В XVIII столетии, особенно в первой его половине, она была довольно ярких цветов, позже палитра стала куда более строгой. Натуральный камень использовали в отделке крайне редко, например, в Мраморном дворце или Исаакиевском соборе. Кирпичными фасады тоже почти никогда не оставляли, разве что в промышленных постройках вроде складов Новой Голландии.

Во второй половине XIX века такое отношение стало меняться. Отчасти это произошло благодаря тому, что значительно улучшилось качество кирпича. Некоторую роль сыграла мода на все старинное, особенно средневековое. Более практичное отношение к архитектуре подразумевало любовь не к гладкой поверхности, а к тому, чтобы по зданию все же было заметно, как и из чего оно построено. В результате стали появляться дома с кирпичными стенами и стенами, облицованными камнем.

Большинство зданий по-прежнему штукатурились, но выглядело это уже совершенно иначе, чем раньше. Модным стал так называемый руст — членения фасадов, имитирующие тяжелую каменную кладку. Цвета сооружений стали тоже близкими к естественным: серыми, охристыми, песочными. Ощущение воздушности исчезало, город становился как будто бы более осязаемым на вид.

Разделение эклектики времен Александра II на стили или направления очень часто условно. Оно редко обозначает какие-то основополагающие отличия сооружений друг от друга. Правильнее было бы сказать, что зодчие, и особенно их заказчики, соревновались в умении произвести впечатление: сделать дома достаточно выразительными, но все же не перейти грань хорошего вкуса. Впрочем, относительно того, где именно она находится, и в то время, и сейчас существуют разные мнения. Критик Владимир Стасов, к примеру, испытывал совершеннейший восторг от дома Басина. Многие другие ценители петербургской архитектуры полагали, что обилие декора на здании, неразборчивость в его использовании — недопустимый китч, особенно на площади, спроектированной Карлом Росси. Здесь есть доля правды: в образах домов совершенно не осталось благородной имперской сдержанности, ей на смену пришла буржуазная любовь к чрезмерности.

Другое дело, что совершенно необязательно считать ее чем-то плохим — именно разница между постройками разных эпох делает города интересными.

«Питерщики»

Крепостное право сдерживало рост городов. Помещики редко и с большим трудом отпускали крестьян. После освобождения ситуация изменилась. Хотя институт «прописки» формально продолжал существовать, теперь разрешение переехать нужно было получать от сельской общины, а это оказывалось куда проще, чем у барина.

Русская деревня жила гораздо беднее города. Вплоть до 1910-х годов мужики в селах покупали только два товара — соль и водку. Скотину, если она была, забивали раз в год и потом питались солониной. Ну а водка — она водка и есть, единственный продых от изнурительного летнего труда и долгого зимнего вынужденного безделья. Любая копейка, заработанная в городе и отправленная в деревню, имела критическое значение для семейного бюджета.

Во времена Александра II важным социальным явлением стали «питерщики» — русские крестьяне, напоминающие своим образом жизни нынешних мигрантов, работающих в магазинах шаговой доступности дворниками, водителями, разнорабочими и так далее.

К Петербургу тяготели прежде всего крестьяне из поволжских губерний, Белорусии и Северо-Запада — Пскова, Новгорода, Архангельска и Карелии. У выходцев из каждого региона были выраженные профессиональные склонности. С Северо-Запада в столицу приезжали землекопы, чернорабочие, дворники, прислуга. Из поволжских губерний — полосы вдоль Волги от Осташкова до Костромы — те, кто работал в малом бизнесе: сапожники, строители, каменотесы, речники, портные, огородники, повара, половые, приказчики, извозчики. Ярославская губерния давала наибольший процент мигрантов. Она считалась самой грамотной в России, почти все дети там учились в земских школах и поэтому пригождались в городе. Численно «питерщиков» в столице было всегда гораздо больше, чем промышленных рабочих.

В