Вся история Петербурга. От потопа и варягов до Лахта-центра и гастробаров - Лев Яковлевич Лурье

14. Князь-Владимирский собор. Иван Старов, Антонио Ринальди, Санкт-Петербург, 1766–1789 гг.

15. Академия наук. Джакомо Кваренги, Санкт-Петербург, 1783–1789 гг.

16. Михайловский замок. Винченцо Бренна, Василий Иванович Баженов, Санкт-Петербург, 1797–1800 гг.

17. Казанский собор. Андрей Воронихин, Санкт-Петербург, 1801–1811 гг.

18. Здание Биржи. Жан Тома де Томон, Санкт-Петербург, 25 июля 1805–1816 гг.

19. Адмиралтейство. Иван Коробов, Андреян Захаров, Санкт-Петербург, 1704–1706 гг.

20. Нарвские ворота. Василий Стасов, Санкт-Петербург, 1827–1834 гг.

21. Улица Риволи в Париже

22. Улица Зодчего Росси в Санкт-Петербурге

23. Площадь Искусств в Санкт-Петербурге

24. Здание Главного штаба. Карл Росси, Санкт-Петербург, 1819–828 гг.

25. Здание Сената и Синода. Карл Росси, Санкт-Петербург, 1829–1834 гг.

26. Исаакиевский собор. Огюст Монферран, Санкт-Петербург, 1818–1858 гг.

27. Пантеон. Жак-Жермен Суффло, Жан-Батист Ронделе, Париж, 1764–1790 гг.

Часть 2

Промышленная революция и урбанизация в Санкт-Петербурге

1825–1917

Николай I: промышленная революция, консерватизм и появление интеллигенции

В Николае I было больше прусского, чем русского. Он почти не помнил отца, убитого, когда мальчику еще не исполнилось пяти лет. Воспитывала его немка по происхождению, вдовствующая императрица Мария Федоровна. Наставником Николая и его младшего брата Михаила стал генерал Матвей Ламсдорф. С детства Николай Павлович увлекался военным делом, прежде всего — технической его стороной.

Огромное влияние на Николая в отсутствие отца оказал тесть — отец его супруги Шарлотты Прусской (после принятия православия — Александры Федоровны), прусский король Фридрих Вильгельм III, сын Фридриха Великого, один из победителей Наполеона. Николай I даже называл его отцом. Фридрих Великий в свое время ввел линейную систему ведения военных действий: солдат тренировали, как балерин, чтобы они двигались подобно механическим игрушкам. От них требовалась абсолютная синхронность действий, заученность движений — то, что называется фрунт. Фридрих Вильгельм, а вслед за ним и Николай были последовательными поклонниками линейной системы. Русская гвардия фрунт ненавидела и отчасти поэтому к великому князю Николаю Павловичу до его восшествия на престол относилась с опаской и предубеждением.

Восстание декабристов, в подавлении которого Николай принял активное участие, вызвало у него стойкую ненависть ко всякого рода реформаторским идеям и западной модели конституционализма и парламентаризма. Он последовательно чистил офицерский корпус от «умников», таланту предпочитал дисциплину. Борьба против изменений в России и в Европе стала главным содержанием его правления. После смерти Николая даже поэт Федор Тютчев, преданный монархист, написал: «Не Богу ты служил и не России, / служил лишь суете своей».

Император «играл» в просвещенного неумолимого деспота, которому до всего есть дело и у которого на первом месте стоит долг перед родиной — как он его понимает. Созданию подобного образа способствовали внешность императора — он был ростом 189 сантиметров, атлетически сложен, обладал по-римски выразительными чертами лица — и его способность к публичным выступлениям.

При Николае в России создали сильную тайную полицию, Третье отделение Его Величества канцелярии. Жандармы боролись с коррупцией и еще больше — с вольномыслием.

Для того чтобы обосновать консерватизм власти, сформировали государственную идеологию. Она объявляла существующие порядки чем-то сакральным, составляющим основу российской самобытности, и выражалась в словах: «Православие, самодержавие, народность». Россия должна оставаться абсолютной монархией, так как это последняя в мире православная сверхдержава; исторические примеры доказывают, что ее народ всегда в случае выбора предпочтет сильного авторитарного правителя парламентаризму; между царем и народом существует мистическая связь, позволяющая императору угадывать народные желания и воплощать их. Как и Александр в поздние годы царствования, Николай полагал, что в Европе России следует играть роль жандарма. Когда в конце зимы 1848 года до Петербурга дошла весть, что во Франции свергнут король Луи-Филипп, а в Зимнем дворце шел бал, Николай I остановил его и объявил генералам: «Господа, седлайте коней, во Франции революция». В результате образ России в западном общественном мнении последовательно ухудшался.

Одной из «скреп» царствования Николая I стало соблюдение порядка не только в общественной, но и в личной жизни. Император сам подавал пример высокой нравственности, внешне будучи, несмотря на многочисленные романы, образцовым семьянином. Офицерам запрещалось курить и носить бороды, правящий класс одевался в мундиры.

Николай был человеком неглупым. Он знал весь вред и опасность крепостного права. Видел, что при отсутствии независимого суда страна погружается в коррупцию и в техническом отношении больше и больше отстает от европейских держав. Понимая все это, император тем не менее считал: попытки реформ могут привести к последствиям худшим, чем существующие пороки, настоящие последствия которых станут очевидны когда-нибудь позже.

Несмотря на все вышесказанное, первые годы царствования Николая I были золотым веком для культуры. И Василий Жуковский, и Николай Карамзин, и Александр Пушкин были лично знакомы с Николаем Павловичем. Хотя осуществленное желание императора стать непосредственным цензором Пушкина выглядит довольно забавно, именно он освободил поэта из ссылки и частично содержал с помощью пособий из государственной казны.

Положение начало меняться со второй половины 1830-х годов, когда одновременно стала ужесточаться цензура, а для литераторов появились пусть редкие и скромные, но все же возможности независимого заработка. В России возник феномен интеллигенции — прослойки людей, занимающихся интеллектуальной деятельностью и не состоящих на государственной службе.

В русской литературе начался новый период, для которого первым знаковым писателем стал Николай Гоголь. За ним последовали Михаил Лермонтов, Иван Тургенев, Иван Гончаров, Михаил Салтыков-Щедрин, драматург Александр Островский, публицист Александр Герцен, поэт Николай Некрасов, литературный критик Виссарион Белинский, наконец — Федор Достоевский. Все они так или иначе видели пороки николаевского самовластия и, кто иносказательно, а кто и прямо, обличали их.

Даже тем представителям интеллигенции, кто разделял с властью идею русской самобытности, доводилось писать о николаевской России нечто, подобное горькой инвективе Алексея Хомякова:

В судах черна неправдой черной

И игом рабства клеймена;

Безбожной лести, лжи тлетворной,

И лени мертвой и позорной,

И всякой мерзости полна.

До поры до времени Николай I с горем пополам терпел все усиливающуюся