Вся история Петербурга. От потопа и варягов до Лахта-центра и гастробаров - Лев Яковлевич Лурье

В конце концов храм стал знаменит своей нелепостью. Петербуржцы хихикали (говорят, что не безнаказанно — автор эпиграммы будто бы дорого поплатился за свое остроумие):

Се памятник двух царств

Обоим столь приличный:

На мраморном низу

Воздвигнут верх кирпичный.

Словом, неудивительно, что даже лучшие таланты не смогли придумать ничего, что спасло бы из рук вон дурную постройку.

Видимо, отчасти от неверия в возможность удачи, когда Александр снова попросил заняться реконструкцией Исаакиевской церкви, Августин Бетанкур поручил это мало чем занятому Монферрану. Чтобы помочь справиться с задачей, французу предоставили в распоряжение все книги по архитектуре, которые только нашлись в Комитете строений и гидравлических работ. Казалось бы, у Огюста Монферрана не было ни одного шанса: ему, неопытному человеку, поручили что-то, с чем не справились прославленные коллеги.

В любой жизненной ситуации важно понимать свои ограничения и использовать те таланты, которыми ты обладаешь. Именно так и поступил Монферран, когда ему выпал редкий, пусть и почти безнадежный, случай показать себя. Внимательно изучив предоставленные ему учебники и альбомы, он занялся тем, что можно назвать «упражнениями в стиле»: нарисовал 24 версии будущего собора на любой вкус, от классической до неорусской. В отличие от некоторых сотрудников комитета, Александр I остался в восторге. Он выбрал вариант, в котором традиционный европейский купольный храм сочетался с византийской красочностью в отделке. Про церковь Ринальди наконец-то забыли.

Очевидно, что рисунок собора Монферран делал с оглядкой на парижский Пантеон — вероятно, главный шедевр XVIII века в Европе. Это классический купольный храм с четырьмя портиками по сторонам. Его уникальные особенности — нестандартная для такого типа сооружения вытянутость в высоту и невероятное обилие в интерьере света, который проникает сквозь широкие окна. ЖакЖермен Суффло, автор Пантеона, использовал в конструкции здания металлические укрепления. Они и позволили сделать постройку такой легкой и просторной. (Илл. 26, 27)

Исаакиевский собор во многом повторяет идею Пантеона: тот же большой объем, те же портики по четырем сторонам. Правда, купол не один, а пять. Главное же отличие заключается в том, что петербургский собор выглядит куда более массивным — не только за счет большей приземистости пропорций, но и даже, скорее, благодаря избыточной отделке. В ней сочетаются и разные виды гранита и мрамора, и металл, и позолота, и статуи, и рельефы. Все это — дань византийским корням русской цивилизации и красочной обрядности восточного христианства.

Строить Исаакиевский собор начинали одновременно с ансамблями Росси, однако его эстетика поразительным, почти чудесным образом относится к тому будущему, которое только предстояло. Собор еще не будет достроен, а российские императоры из главных созидателей Петербурга станут едва ли не оппонентами самой заложенной в нем идеи. Столичная интеллигенция станет живо обсуждать вопрос, не совершил ли Петр роковую ошибку, приоткрыв окно в Европу. Все эти противоречия метафорически присутствуют в том эскизе, который, скорее всего, не подразумевая никакого подтекста, сделал Монферран, чтобы поймать свою удачу.

Поскольку Огюст Монферран не был к моменту создания рисунка Исаакиевского собора настоящим проектировщиком, то он не представлял себе, как именно можно было бы соорудить то, что он изобразил. Вмешательство Августина Бетанкура помогло только частично. Собор строили сорок лет и закончили лишь в 1858 году.

К тому моменту он уже воспринимался как актуальный исторический манифест, олицетворение идеи поиска Россией самобытного цивилизационного пути, обращения к средневековым истокам. Надо сказать, подобное рассуждение, как и сам Исаакиевский собор, — продукт исключительно европейской культуры. И Англия, и Германия потратили значительную часть XIX века на то, чтобы пытаться понять и сохранить свою культурную исключительность, отличность от остальных стран.

Как и Карл Росси, Монферран оказался архитектором-провидцем, почувствовал в воздухе что-то пока едва уловимое, что спустя одно или два десятилетия стало мейнстримом художественной и интеллектуальной мысли.

Восстание декабристов

Царствование Александра I — последний период в истории Российской империи, когда властная и интеллектуальная элита совпадала. Все талантливые, свободолюбивые, европейски образованные люди стремились ко двору и зависели от него. Раскол произошел после того, как надежды на дальнейшую вестернизацию страны, пробужденные заграничными походами русской армии и победой над Наполеоном, столкнулись с последовательной политикой реакции и «аракчеевщины».

Для многих офицеров, вернувшихся с войны, значительной части государственных служащих и усадебного дворянства необходимость реформ, социального и политического прогресса казалась чем-то лично важным. Когда позже Пушкин в разговоре с Николаем I сказал, что если бы он 14 декабря был в Петербурге, то стоял бы со своими товарищами, он констатировал очевидное.

Гвардию не надо было учить свергать и назначать императоров. Весь XVIII век — пора гвардейских дворцовых переворотов. Отцы будущих декабристов убивали Павла I, деды — Петра III.

В 1816 году, воспользовавшись в большой степени организационной формой масонских лож, противники консервативного политического курса основали первое полноценное тайное общество — Союз Спасения. Тайные общества в России не были запрещены, и вольные разговоры, ведшиеся в казармах Семеновского полка, быстро становились известными широкой общественности.

Когда один из членов организации, Иван Якушкин, предложил убить Александра I, общественность оказалась прекрасно осведомлена о том, как:

…меланхолический Якушкин,

 Казалось, молча обнажал

 Цареубийственный кинжал.

Подобные разговоры могли и в относительно либеральное время довести до каторги. В 1818 году Союз Спасения из соображений безопасности был распущен и появился куда лучше организованный и более многочисленный Союз Благоденствия с отделениями («управами») в разных воинских частях и обеих столицах.

Союз Благоденствия двигался к цели либерализациии России двумя способами. С одной стороны, подобно масонам, члены общества старались делать удачную служебную карьеру, помогая в этом друг другу и отыскивая честных и благородных товарищей вокруг. Так они надеялись ускорить раскол элит, привести «наверх» как можно больше единомышленников, словом, воздействовать на власть изнутри. С другой стороны, создавались проекты прекрасной грядущей России. Так, Никита Муравьев и Павел Пестель составили тексты разных, каждый — своей, конституций.

В 1822 году тайные общества законодательно запретили. Многих офицеров это поставило перед выбором. Нарушение воинского устава и законов все же казалось предосудительным и не давалось запросто. Ветераны войны 1812 года обзавелись женами и детьми. Вольнолюбивые разговоры представлялись прежде для некоторых из них не более чем хобби, казавшимся невинным.

В результате было