Грандиозные авантюры. Николай Резанов и мечта о Русской Америке - Оуэн Мэтьюз

Впрочем, трехмесячное пребывание камергера в Иркутске состояло не только из развлечений. В городе Резанов узнал, что «Надежда» и «Нева» вернулись в Петербург, где были встречены с великим ликованием: после поражения под Аустерлицем в предыдущем году империи нужны были хорошие новости и новые герои. Не обошлось и без накладок: Крузенштерн приказал Лисянскому дождаться «Надежды» в море, но Лисянский не стал этого делать и прибыл в Кронштадт 6 августа, за неделю до «Невы». Узнал Резанов и о том, что государь щедро наградил участников экспедиции. Тут и развеялись сомнения в том, кто же на самом деле был руководителем экспедиции. Указ о награждении Крузенштерна орденом Святого Владимира 3-й степени начинался словами: «Нашей волей было доверено руководство экспедиции…» Эта новость, вероятно, была для Резанова большим ударом, но в письме Булдакову он благородно пишет: «Все получили награды, и один только я ничего не желаю потому, что не о том мыслю и ничего не удобен чувствовать. <…> Славный урок! Он меня, как кремень, ко всему обил, я сделался равнодушен <…> Я увидел, что одна счастливая жизнь моя ведет уже целые народы к счастью их, что могу на них разливать себя. Испытал, что одна строка, мною подписанная, облегчает судьбы их и доставляет мне такое удовольствие, какого никогда я себе вообразить не мог. А все это вообще говорит мне, что и я в мире не безделка, и нечувствительно возродило во мне гордость духа. Но гордость ту, чтоб в самом себе находить награды, а не от Монарха получать их».

Можно предположить (хотя это догадка, не подтвержденная записями в книге почтовых отправлений компании, которая велась очень аккуратно), что до Резанова дошли наконец письма Румянцева, в которых тот категорически запрещал развязывать против Японии военные действия (Румянцева Резанов поставил в известность о своих планах одновременно с государем). Вне всякого сомнения, Резанову читать это было неприятно и больно. И наверняка он страдал бы еще сильнее, если бы знал, что Хвостов вступил на тропу войны.

Наталья Шелихова в то время жила вместе со своей дочерью Авдотьей в доме Булдакова в Петербурге. Ранее она написала зятю, что он сильно испортил свою репутацию истеричным письмом с Камчатки, в котором рассказывал о том, что собирается начать войну против Японии. «Матушка пеняет, – откликается Резанов, – что я причиною, что граф на меня в неудовольствии, но что обещает столько же быть ко мне благосклонным, как прежде, и что всякого мне добра желает. Сожалею, что старушка огорчается, жалею, что граф не снизошел моей слабости. Но я не виню графа, потому что нет ему пользы вредить мне, впрочем, слава богу, все кончилось».

Резанов чувствовал себя все хуже и хуже. Судя по симптомам, он заболел воспалением легких. Регулярно, два раза в день, его навещал губернатор Иркутска Иван Пиль, но помочь он был не в силах. Скорее всего Резанов понимал, что умирает («Письмо матушки и детей, сегодня же с курьером полученное, растравило все раны мои, они ждут меня к новому году, но не знают, что, может быть, и век не увижусь»), и все же в начале февраля он собрался с силами и снова двинулся в путь.

В дороге, против обыкновения, он не написал ни одного письма, и цитируемое письмо Булдакову от 24–26 января 1807 года стало последним в его жизни. В этом письме очень много грамматических ошибок (вероятно, Резанов надиктовал его секретарю), но разве дело в этом? Оно вышло очень сердечным. Он вспоминает свою усопшую супругу Анну: «Сегодня день свадьбы моей, живо смотрю я на картину прежнего счастья моего, смотрю на все и плачу. Ты прольешь тоже слезу здесь, что делать, друг мой, пролей ее, отдай приятную эту дань ей; она тебя любила искренне, ты ее тоже. Я увижу ее прежде тебя, скажу ей. Силы мои меня оставляют. Я день ото дня хуже и слабее. Не знаю, могу ли дотащиться до вас. Разочтусь с собою со временем, и буде нет, но не могу умирать на дороге и возьму лучше здесь место, в Знаменском, близ отца ее».

Резанов очень переживал о судьбе своих детей и был рад тому, что Румянцев взял их под свое покровительство: «Матушка описывает, что граф Н. П. [Николай Петрович Румянцев] столько к ней милостив, что посылает наведываться о сиротах моих; у меня текут опять слезы, и благодарность извлекла их».

Первого марта кортеж камергера подъехал к Красноярску, торговому городу на реке Енисей. Резанов был без сознания. Казаки вынули его из кибитки и внесли в дом купца Родюкова. В тот же день Резанов умер.

Слава, к которой Резанов так долго стремился, пришла к нему после смерти. По словам одного местного жителя, который вел дневник, тело Резанова положили в холодную комнату, и две недели «живописцы снимали с него портреты для отправки в Петербург»14.

Резанова похоронили на кладбище при церкви Вознесения. В 1807 году Гавриил Державин написал оду, посвященную усопшему камергеру и своему протеже. Это трогательное стихотворение можно назвать одним из лучших произведений старого поэта-царедворца. Обидно только, что все, что в нем сказано, очень далеко от правды.

Резанов! Славы сей бессмертной

Причастным кто не хочет быть?

А бодрость, смелость, дух бесстрашный

Чего не в силах покорить?

Пусть там валы стремятся льдисты,

Дымятся горы каменисты

И пышет яростный Эол;

Но Росс в тебе образованный

Измерит океан пространный,

Украсит Александров трон15.

Эпилоги

Русская Америка

На утесе над берегом Тихого океана, в непосредственной близости от хайвея 1, стоит крепость, окруженная деревянным частоколом. Площадь крепости составляет приблизительно двести квадратных метров. По углам высятся деревянные башни, на которых стоят русские пушки. В крепости есть православная церковь, а поблизости расположено кладбище, где стоит почти триста деревянных крестов. Дома в крепости такие, как строили в Сибири, где очень холодные зимы, и есть даже колодезь-журавль.

Форт-Росс расположен в ста пяти километрах севернее Сан-Франциско, и с 1812 по 1841 год он был