Грандиозные авантюры. Николай Резанов и мечта о Русской Америке - Оуэн Мэтьюз

Как вы видите, несмотря на все свои передовые идеи, Резанов был крепостником (собственно, как и любившие свободу господа, написавшие незадолго до этого американскую конституцию, но оправдывавшие рабство).

Лангсдорфа шокировала повседневная жестокость, которую он наблюдал на территории Русской Америки. «Русские, что живут здесь, не имеют никакой гарантии защиты частной собственности и даже жизни. Когда их угнетают, им даже некому жаловаться и не у кого искать справедливости. Унизительно видеть, как, словно в тюрьме, живут эти несчастные, голодные и почти голые люди, когда склады РАК ломятся от изобилия еды и одежды»18. В компании существовала кредитная система, согласно которой работники покупали еду и одежду в магазинах компании по сильно завышенным ценам. Стоимость покупки вычиталась из зарплаты. В результате люди оказывались «не кредиторами, а должниками». «Они залезали в долги и становились заложниками своего долга, после чего старались утопить горе в вине. <…> Через много лет работы в компании они считали, что им повезло, если они возвращались домой с пустыми карманами, с подорванным здоровьем и полностью психологически раздавленными»19.

Лангсдорф оказался настоящим ученым мужем. Он приехал в Русскую Америку для того, чтобы увидеть и описать чудеса природы, и весьма серьезно относился к этой задаче. Но еще больший интерес представляют его социальные зарисовки. Вот один из примеров. Перед Рождеством в Новоархангельск неожиданно пришла делегация тлинкитов: русских звали на пир. Индейцы «пришли в места, которые ранее им принадлежали, и не показывали свои враждебные чувства, хотя, конечно, сложно представить, чтобы в их душах этой враждебности не было»20, – пишет Лангсдорф. Индейцы разбили невдалеке от форта свои палатки и угощали русских «удивительным разнообразием еды»: ягодами, консервированными в тюленьем жиру, копчеными гусями и соленым лососем; они словно смеялись над неспособностью пришлых людей прокормить себя в условиях изобилия края, который их окружал. Впрочем, было понятно, кто в этом краю истинные хозяева.

Вождей пригласили в дом Баранова, те приглашение приняли, но, уже имея некоторый опыт, алкоголя не употребляли: опасались, что, «лишившись чувств, могут стать легкой добычей русских».

Лангсдорф захотел посетить деревню индейцев, однако никто из русских компанию ему не составил: тоже побаивались. Резанов, по словам ученого, был совершенно уверен в том, что «только ужас, который внушала тлинкитам европейская артиллерия, заставил их показать то, что они дружески к нам настроены»21. А вот американец Д’Вульф Лангсдорфа поддержал. Они пришли к индейцам в сопровождении алеута, который раньше был рабом у тлинкитов, говорил на русском и на языке этого племени и мог быть переводчиком. До деревни добирались на трехместной байдарке; тлинкиты встретили гостей радушно, накормили и три дня развлекали танцами.

Наблюдения Лангсдорфа за индейцами по своей значимости сравнимы с теми, которые ранее сделали Кук и Ванкувер. Позднее книга Лангсдорфа «Путешествия по морям и суше» стала антропологическим бестселлером. «Когда кожа индейцев очищена от грязи, которая, как они сами считают, украшает их, она светлая, как у европейцев, и черты лица у них приятные», – пишет Лангсдорф. Правда, у женщин племени тлинкитов «самое странное и неестественное представление о красоте, которое только можно себе представить». Еще в детском возрасте им делают надрез на нижней губе и, чтобы растянуть ее, вставляют постепенно увеличивающиеся в размере деревянные круглые плашки, доходящие до пятнадцати сантиметров в диаметре. Впрочем, ученый находит, что представление о красоте может быть странным и у европейцев: «Зачем, спрашиваю я, мы посыпаем волосы мукой, когда хотим выглядеть величественно и импозантно?» Основным недостатком «моды» на растянутые губы, по мнению Лангсдорфа, было то, что «прекрасный пол невозможно нормально поцеловать». Мужчины-тлинкиты, как он пишет, тоже очень внимательно относились к своей внешности. Перед важными церемониями они смазывали волосы жиром, посыпали их орлиными перьями, а тело разрисовывали мелом, охрой и киноварью. Все это «занимало столько времени, сколько европейская женщина проводит за своим туалетом». Индейцы использовали купленные у бостонских купцов зеркала, что «помогало им украшать себя в два раза быстрее, чем в былые времена, когда они просто помогали друг другу со своим туалетом»22.

Через несколько дней после возвращения Лангсдорфа и Д’Вульфа с «вечеринки» у индейцев пришли печальные новости: тлинкиты разгромили поселение Новороссийск, расположенное довольно близко от Новоархангельска. Из сорока обитателей форта уцелели только восемь человек. Тлинкиты захватили четыре пушки. Кроме этого погибла большая часть промысловой партии алеутов, базировавшейся на побережье Якутата. Они увидели с моря дым горящего поселения, испугались, и 100 из 130 байдарок поплыли к Кадьяку. Началась буря, и лодки вместе с людьми и большей частью собранной за промысловый сезон пушнины исчезли под водой. Живыми остались только руководитель экспедиции Тимофей Демьяненков и те, кто на Кадьяк не поплыл. Единственной хорошей новостью было то, что соседний форт Святого Константина спасли действия местного вождя чугачей по имени Матвей (вероятно, полученному в крещении), который остался верным русским. Взятый тлинкитами пленник-чугач убежал и сообщил своему вождю о приближении отряда тлинкитов под командованием «Федора», намеревавшегося напасть на форт. Когда «Федор» вошел на территорию чугачей, Матвей пригласил его с воинами на пир, во время которого семьдесят воинов-тлинкитов были убиты.

Баранов собирался покарать индейцев и уже готовил к выходу построенное на Кадьяке судно «Ростислав» с четырьмя пушками на борту и командой из двадцати пяти человек. И это несмотря на то, что у него сильно болела рука – давало знать ранение, полученное ранее. Отговорить правителя российских колоний от выхода в этот поход удалось Резанову[71].

«Вникая в нравственность диких, преследуя все движения сердца их, нахожу я, что хотя они добросердечны, но в обидах мстительны, вспыльчивы, ленивы, в желаниях умеренны, честолюбивы, понятны и к просвещению столько способны, что буде только не строгие к тому приняты будут меры», – писал Резанов директорам компании из Новоархангельска 6 ноября 1805 года. Но вместе с тем он считал, что «образовать их, по их склонностям, не большого труда стоить будет»23.

С приближением Рождества поведение офицеров становилось все более буйным и распущенным, пить они стали еще больше. «Где бы они ни жили, везде бьют окна, и никто ничего с ними поделать не может. Некоторые задолжали годовую зарплату за водку, которую выпили в кредит. Они пьют по две-три бутылки в день. Господин Сукин на данный момент задолжал магазину более 300 рублей», – писал Резанов. Офицеры часто игнорировали приказы Баранова на том основании, что на социальной лестнице он стоял ниже их самих, ведь он был из мещан. Так, Баранов приказал Сукину отправиться на