На перекрестках встреч: Очерки - Людмила Георгиевна Зыкина
Многолюдно и в музее Ленина в Тампере, первом ленинском музее за рубежом, открытом в 1946 году. У него есть, как и у других памятных мест пребывания Ильича в Финляндии, неразрывная связь с комнатой вождя революции в Смольном, у входа в которую в 1959 году президент Финляндской Республики установил мемориальную доску с надписью: «Владимир Ильич Ленин подписал 31 декабря 1917 года в этом помещении постановление Совета Народных Комиссаров РСФСР о признании государственной независимости Финляндии. Этим благородным актом он заслужил неразделимую благодарность финского народа». И как хорошо, что семена дружбы, посеянные в то далекое и славное время, принесли сегодня замечательные плоды.
Неоднократно встречалась я и с Урхо Кекконеном. Беседы наши проходили под знаком искренности и сердечности. Прекрасно помню первую нашу встречу в начале 60-х годов, когда председатель общества «Финляндия – СССР» г-жа Сюльви Кюлликки Кильпи вручала мне почетный знак общества, в состав правления которого входил президент страны. До этого такой же знак был вручен Юрию Гагарину.
– Мы пригласили советского космонавта в нашу страну сразу после его исторического подвига, – говорил Кекконен. – На стадионе в Турку собралось более десяти тысяч человек. Такое количество народа не мог вместить ни один зал города. И футбольное поле пришлось покрывать специальным деревянным настилом. Хотя Гагарин сидел в ложе для почетных гостей, каждый из присутствующих хотел протиснуться поближе к космонавту, обменяться с ним взглядом, поприветствовать его как самого дорогого гостя. На всех лицах сияли улыбки, отовсюду неслись одобрительные возгласы, и казалось, что восторгам не будет конца. То же творилось и в летнем парке Кеми, городе, связанном узами дружбы с Волгоградом. Юрий Алексеевич оказался превосходным оратором. Его речь, с которой он выступил после концерта финских и советских артистов, отличалась необычайной простотой, а слова были согреты чувством безграничной любви к Родине. Вспомнил он и красоты Вселенной, и замечательные достижения отечественной науки и очень сожалел, что ни разу не пролетел над Финляндией, не полюбовался ее многотысячными озерами. Его забросали цветами, преподнесли множество подарков, и с каждым, с кем говорил, он был сердечен и приветлив. Редкой души был человек…
Кекконен посоветовал мне посетить универмаг Стокма-на в центре Хельсинки, который славится обилием товаров на любой вкус, съездить в Ярвенпаа, где жил Ян Сибелиус. Я воспользовалась советами президента и выбрала денек, прошлась по огромному магазину, сделав кое-какие покупки, а затем поехала в Ярвеипаа. Дорога туда очень красива. Машина неслась мимо поросших мохом гранитных скал, через густой сосновый лес. Двухэтажный коттедж, живописно расположенный в лесу, невелик, хотя комнаты довольно просторны. Широкие окна выходят на озеро, окаймленное скалами и холмами. Обстановка, выдержанная в финском национальном стиле, проста и удобна.
– Сибелиус, – рассказывал Д. Кабалевский, впервые встретившийся с маститым композитором еще в 1947 году, – хорошо знал Чайковского, Брамса, Грига, Бузони, встречался с Горьким, внимательно следил за творческими достижениями Глиэра, Прокофьева, Шостаковича… Он очень любил молодых талантливых музыкантов. Я встречался с ним и когда ему уже было почти 90 лет. Запомнился высокий лоб, глубоко сидящие глаза, в которых искрился живой огонек. Он держался прямо, в движениях и походке не было ничего старческого. И всегда жил не прошлым, а настоящим…
Любуясь синеющим в предвечерней дымке лесом, я думала о том, как неразрывно связаны эти образы северной природы с музыкой Сибелиуса, глубоко поэтичной, мелодичной и национальной. Вспомнила я в тот момент и слова художника Алваре Аалто: «Всякое произведение искусства, как и человек, рождается на национальной основе. И если оно чего-нибудь стоит, оно становится интернациональным, общечеловеческим. Конечный результат творения искусства всегда шире, чем его происхождение, и в то же время они существуют одно рядом с другим».
…На моей подмосковной даче хранятся две игровые клюшки с автографами лучших хоккеистов мира 70-х и 80-х годов. В минуты отдыха я любуюсь ими еще и потому, что сделаны они в Финляндии, стране, с которой у меня связаны самые лучшие воспоминания.
На древней земле Эллады
Грецию я летела с особым душевным трепетом, в ожидании чуда знакомства с древнейшей страной и ее бессмертной культурой. Греческий импресарио Теодор Критос, возивший на полуостров ансамбль Моисеева, Грузинский танцевальный ансамбль, «Березку», цирк, артистов балета Большого театра, «добрался», наконец, и до меня.
Коммерсант, владелец многих кинотеатров, отелей, концертных залов, мюзик-холлов и жилых домов, он был человеком, хорошо осведомленным в области мировой культуры, знал толк в разных сферах искусства. Критос начал свою деятельность в Советском Союзе в конце 50-х годов и к моменту переговоров посетил нашу страну с деловыми визитами более шестидесяти раз.
Гастроли получились короткие: 4 концерта за четыре дня в рамках ежегодного традиционного музыкального фестиваля в Салониках. Однако этого времени оказалось достаточно, чтобы заметить кое-какие характерные черты быта и жизненного уклада греков.
Первое, что бросилось в глаза, – это необыкновенная музыкальность и любовь к народной музыке. В автобусе, кафе, театре, на стадионе, пляже – всюду можно было услышать самые различные вариации народных песен и мелодий в бесконечном сочетании размеров и ритмов.
Музыкальный фольклор Греции во многом напоминает народную музыку республик Закавказья. Мелодии красивы и носят ярко выраженный восточный характер.
Энтузиазм любителей музыки, песни просто невероятен. После исполнения нами песни или романса зрительный зал буквально ревел, стонал, гудел от шквала оваций и возгласов одобрения. Пока я размышляла над истоками такого воодушевленного приема, местная печать – газеты «Апогевматини», «Месимвриыи», «Эстия» и другие – подтвердила, что концерты советских артистов, как и следовало ожидать, вызвали всеобщее восхищение. Оказалось, что так в Греции принимают посланцев моей Родины всегда.
Вспоминается и такой эпизод. Напротив советского посольства – казармы королевской гвардии. Часовой в диковинном трико и туфлях с помпонами приветствует нас… поднятием ноги, приставляет лихо ружье и улыбается: «Руссико, хорошо! Руссико, браво!»
Подметила я и необыкновенный резонанс, который здесь вызвала Олимпиада, прошедшая в Москве. Ее эмблему – веселого Мишку – полюбили все греки, от мала до велика.
– Миса! Миса! – кричали восторженно афинские мальчишки, тыча пальцем в улыбающуюся мордочку на наших сумках.
– Мнса-а-а! – только и протянул осчастливленный гид, получив в подарок плюшевого медвежонка.
– О, Миса! – уважительно и с почтением говорили те, кого не
