Две Ольги Чеховы. Две судьбы. Книга 1. Ольга Леонардовна - Татьяна Васильевна Бронзова
И Вишневский поддерживал в этом Чехова.
– Если ты оставишь сцену, ты станешь Антону неинтересна.
– Почему ты так думаешь?
– Я его знаю. То, что ты не всегда рядом, только подогревает его любовь к тебе. Он любит одиночество. И то, что ты с таким успехом играешь в его пьесах и об этом пишут во всех газетах, ему тоже нравится. Если ты оставишь сцену, кем ты будешь? Никем. А он не любит праздных людей. Об этом все его пьесы кричат. Так что не делай глупостей. Да и сама ты без театра не сможешь.
– Ты прав. Но и Маша права. Из нашей с Антоном семейной жизни действительно ерунда какая-то получается!
Часто в квартире Ольги и Маши бывали не только Вишневский, Немирович, Бунин, но и Горький, Сулержицкий, Санин, иногда заезжали в гости и Станиславский с Лилиной. Возможно, в пику Ольге Маша возобновила свои дружеские отношения с Ликой Мизиновой, и, как показалось Ольге, та вела себя довольно вульгарно во время посиделок, которые проходили в их квартире.
– Твоя подруга ведет себя неприлично, – сказала она как-то Маше. – По-моему, ей противопоказано пить.
– Не обращай внимания, Книпшиц. У нее натура такая. Она всегда кокетничает с мужчинами. Что трезвая, что пьяная.
– Значит, ей не хватает воспитания.
– Она, между прочим, дворянка. И образование получила очень хорошее. Ты на нее не нападай. Она всегда была красивой, доброй и доверчивой, и от этого у нее все несчастья. Если бы ты узнала ее получше, то убедилась бы в ее благородстве.
– Несомненно, – усмехнулась Ольга. – Только узнавать ее получше мне что-то совсем не хочется.
– Неужели ты ревнуешь ее к Антону? Да с тех пор уже сто лет прошло!
– Не говори глупости. Ничего я не ревную. Просто она мне неприятна, и всё! Ты бы поменьше ее приглашала в дом.
А через какое-то время Маша вдруг еще подружилась и с Марией Андреевой. Присутствие в доме Андреевой было для Ольги уже выше всяких сил. И не только потому, что она ее ревновала к мужу и к ролям, но и потому, что она была твердо уверена: именно Андреева с Саввой Морозовым вели интриги против Немировича в театре, так как он открыто высказывал свое неприятие того, что Морозов вмешивается в творческие процессы. А Савва Тимофеевич возмущался со своей стороны: почему, собственно, он не может этого делать? В конце концов, он финансирует театр!
– Немирович вам не нужен, – говорил Морозов Станиславскому. – Вы и только вы должны ставить спектакли в Художественном театре. Вы режиссер! А он лишь драматург, да и то не очень-то хороший.
– Савва Тимофеевич прав, – вторила ему Андреева. – Поставили вы его пьесу «В мечтах». И что? Спектакль выигрывает только благодаря вашей режиссуре, а его пьесу только ленивый не обругал. Возможно, Немирович теперь вообще захочет наводнить нашу сцену своими пьесами, в то время как пьеса Горького «Мещане» его, видите ли, не удовлетворила, и он требует там что-то изменить. А пьеса изумительная! Правда, Савва Тимофеевич?
– Правда, Мария Федоровна.
Константин Сергеевич пытался возразить, но так, чтобы не обидеть Морозова. Все-таки тот вкладывал немалые деньги в дело театра.
– Мы создавали этот театр вместе с Владимиром Ивановичем, – говорил он. – И отстранить Немировича от дел было бы верхом несправедливости. Ну а что касается пьесы Горького… Видите ли… Там действительно есть кое-какие огрехи. Пьеса хороша, но в ней надо все-таки кое-что поправить… Для ясности.
Станиславский промолчал о том, что вообще не понимает какие-то вещи в этой пьесе. Идеи Ницше о сверхчеловеке, о торжестве сильных над слабыми были глубоко ему чужды. Да и пылкие тирады Тетерева воспринимались Константином Сергеевичем настолько нереальными, что в своем режиссерском экземпляре он даже пометил для актера: «Тетерев, говоря это, находится в высшей степени опьянения».
В то время как Морозов с Андреевой вели войну против Немировича-Данченко, тот, со своей стороны, пытался достучаться до Станиславского и перетянуть его на свою сторону.
– Я не позволю, чтобы какой-то капиталист вмешивался в репертуарную политику театра. Он не может нам с вами диктовать, какие пьесы мы должны ставить, да еще и распределять в них роли. В последнее время он даже начал вмешиваться в режиссуру. Делает замечания актерам, влезает в решения художника по декорациям. Это невыносимо! Он забывает, что он всего лишь фабрикант. Фабрикант, помогающий нам выживать экономически.
– Вы забываете, Владимир Иванович, что я тоже фабрикант.
– Константин Сергеевич! Между вами и Морозовым огромная разница. Вы хоть и фабрикант, но человек искусства, в то время как он…
– Мне жаль, что вы не видите в нем такого же человека искусства, каким считаете меня, – недовольно поморщился Станиславский. – Сейчас он перестраивает для нас театр-варьете в Камергерском переулке исключительно из своей любви к нашему искусству, которое ценит и понимает. Кроме того, если бы он ничего не понимал в искусстве, как вы утверждаете, он не привлек бы к строительству одного из самых талантливых архитекторов нашего времени.
– Он привлек? Напоминаю, что это Чехов навел Морозова на этого талантливого представителя модерна. Антон дружит с Шехтелем с тех самых пор, как тот учился на одном курсе вместе с его братом Николаем в училище ваяния и зодчества, – защищал свою точку зрения Немирович. – Хотя не отрицаю и то, что, раз Морозов согласился с выбором Шехтеля, у него, безусловно, есть художественный вкус.
– Еще бы! А какую Савва Тимофеевич нам сцену проектирует! С поворотным кругом, с множеством электрических софитов…
– Ну, во-первых, проектирует не он, а опять же Шехтель. Он только финансирует…
– Вы правы. Проектирует Шехтель, но ведь Морозов-то эти проекты одобряет. А это всё стоит немалых денег. И я, кстати, как фабрикант это очень хорошо понимаю.
– Ладно. Согласен с тем, что он очень много делает для театра, но тем не менее он все равно не имеет права вмешиваться в творческие вопросы и репертуар. Это наша с вами прерогатива.
Владимир Иванович страдал, но не сдавался. Финансы финансами, но ведь этот театр, в конце концов, создавал он! Да-да, именно он и Алексеев! И не Морозову тут решать, что ставить, кому тут играть и кто должен уйти!
А Ольга Книппер между тем гнула свою линию.
– Всё дело в Андреевой, – говорила она Немировичу. – Лучше всего было бы как-то её от театра удалить. Только воду мутит своими социалистическими идеями да Морозова настраивает. Уверена, как только Андреева исчезнет,
