Последнее интервью - Бэлла Алексеевна Куркова

А потом выяснили у геологов, что к этой сопке лучше не прикасаться, потому что она может съехать вся.

Мы приходили потом туда и с моим райкомовским другом. Он мне показал причал с левой стороны. Там у меня была дополнительная «комната», как я говорила, для бесед, для очерков и зарисовок. Там бревна были положены для причала лодок. До воды достаточно далеко.

И вот, назначаешь встречу кому-то и сидишь с ним там, беседуешь. Иногда по шесть часов. Это как-то лучше, чем когда в помещении разговариваешь. Человек на природе расслабляется и начинает рассказывать необычные истории. А потом из этого очерк получается.

Значит, началась навигация. Красота несусветная. А самое главное, в магазинах появились компоты!

Во время навигации завозилось огромное количество книг. А соседка моя по бараку была заведующая книжным магазином. Мы ей помогали разгребать, выгружать книги, лучшее отбирали себе. Тут же расплачивались. Вся комнатка моя, маленькая, от низа до потолка уставлена была полками с книгами. Причем книги только лучшие. Тогда, в начале шестидесятых годов, вышло очень много западной литературы. Мы тогда собирали книги. И говорили: вот сейчас мы не все успеем прочесть. Но потом выйдем на пенсию и все прочитаем.

Эхо, шампанское и тюльпаны

Однажды (это было летом шестидесятого года) вдруг объявляется Гулин. Я была на записи на радиостанции «Южак». Он позвонил туда, потому что не нашел меня дома. И говорит:

– Я здесь. Мы можем ненадолго встретиться?

Мы встретились. Я спрашиваю:

– А чего ты тут? Лето, полевой сезон. Как ты попал сюда?

– Ну, как сказать тебе? Заболел простой рабочий. И заболел тяжело. Рации нет, телефонов никаких нет. Поселков близко нет. И я пошел…

Он шел, отдыхая по полчаса между переходами. Пройти по тундре – это не хухры-мухры, это ужас просто. Там без конца проваливаешься. Ты же не видишь, что под ногами. Все заросло какой-то травой, осокой, мхом. Есть яма или нет – не видно. А сколько воды в тундре летом – это с ума сойти можно. Ты можешь идти, идти и вдруг оказаться в воде. Караул можно кричать. Никто не услышит.

Сергей же даже не взял себе палатку, чтоб не ночевать. Торопился. Отдыхал полчаса, не больше. Прикрывал глаза, читал стихи и молился. Когда я с ним познакомилась, ничто не говорило о том, что он верующий человек. Мы говорили немного о религии. Где-то сознание наше понимало, что есть нечто высшее. Но не называли – Иисус Христос или Бог. А потом вдруг я услышала, как Сережа молится, и удивилась этому. Он никогда этого не делал в моем присутствии. Никогда. Я так думаю, что близость высших сил ощущаешь остро, когда бредешь по тундре в полном одиночестве. Жарит солнце или льет дождь, проваливаешься куда-то, отряхиваешься. И ты один, и не с кем словом перемолвиться, можно закричать, голос свой услышать. Но эхо – неверный собеседник.

Сергей прошел через тайгу и пришел к заместителю начальника. А начальника нет. Чемоданов, главный инженер, в какую-то партию умчался. Заместитель начальника Гулину сказал:

– Да не дам я тебе ни доктора, ни вертолета. У меня есть более важные дела.

Тогда Гулин пригрозил:

– Видите, вот прокуратура. Там сидит прокурор. Я сейчас иду к нему. Если он не поможет, я поеду в Магадан. Я достану вертолет. А вас на этом месте больше не будет.

И – о чудо! Испуганный зам сказал:

– Пиши быстро записку.

А у Сережи была уже написана служебная записка. И через час он летел назад. Гулин спас тогда жизнь тому рабочему. Его врач прямо в тайге оперировал. Вот так поступали надежные геологи.

За время моей жизни на Чукотке Сергей Гулин дважды уезжал в Ленинград. Поступал в аспирантуру. Занимался наукой. Мне он писал письма, звонил.

– Ау, Ленинград, это я! – кричу в трубку телефона. Ничего не слышно. Вот такой телефонный разговор.

Сережа из Ленинграда, когда ездил поступать в аспирантуру, мне привез тюльпаны, большой букет, и несколько пучков молодой морковки. И с этим шел по коробам. Когда это увидели, он стал самым популярным мужчиной, потому что цветов в Певеке не было. Не продавались нигде, никакие. Он вошел ко мне с этими цветами. Положил морковку. Я ему сделала кофе, мы даже толком переговорить не смогли, ему в поле надо было ехать, у него дела там какие-то были. А потом мне все время телефон звонил. Меня спрашивали:

– Нельзя ли прийти, на тюльпаны посмотреть?

– Можно.

Я помыла морковку, нарезала тоненькими пластинками, поставила в какой-то тарелочке симпатичной. Цветы расставила по всем углам. Все ели морковку, пили кофе, любовались тюльпанами. Тоска была по зелени, по всему этому. Летом некому было ходить в тайгу за цветами, все уезжали работать. То промывка, то поиски золота или еще чего-то. А женщинам цветочки нужны.

Сережа Гулин мне подарил очень красивую клетчатую сумку, стильную такую, большую. Сумка-рюкзак. На прииске дядя какой-то взял эту сумку и положил туда огромную рыбину под названием «нельма». Все говорили, что нельма – это какая-то особенная рыба:

– Это тебе подарок, вот, повезешь в Певек.

Я говорю:

– А что я дальше буду с ней делать?

– Позвони, чтобы встретили.

Я позвонила в райком и говорю:

– Ребята, мне подарили огромную нельму, вам хватит на всю зиму. Если хотите есть свою строганину, встречайте. Потому что я ее выброшу. Я не повезу в Певек эту длиннющую рыбину.

Я долетела, меня встречали, естественно, не одна, а две машины даже. Приехали в Певек, в подъезд Богдана Борисовича Ковальчука. Поставили рыбу в угол подъезда. И все ребята, которые работали на «Южаке», ходили в любое время дня, строгали строганинку. Соус какой-то делали из томата с чесноком. И вот в сыром виде ели. Я так и не попробовала никогда эту строганину, потому что смотреть на это было просто полное безумие. А им хватило этой нельмы ровно на целую зиму. Они еще даже угощали и своих соседей.

Потом как-то Сережа мне проспорил двенадцать бутылок шампанского. О чем был спор, я не помню. Но я выиграла. На следующий день – стук в дверь, причем у меня окна закрыты, заходить ко мне нельзя, я работаю. Я, разъяренная, открываю дверь. Огромный рюкзак входит в комнату. Сергей ставит его на середину моей комнаты, поворачивается и молча уходит. Ничего не понимаю. Рюкзак. Открываю: сплошное шампанское. А что делать с шампанским? Я его терпеть не могу. И тут я