Дневник русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова
– Это зачем же? – от всей души изумилась я.
– Знаете ли, на выставке была колония – маленькие негры из Дагомеи. Я с ними познакомилась и в течение шести месяцев выставки – бывала у них ежедневно. Это было очень интересно. Сначала мы не могли разговаривать, а объяснялись просто жестами. Потом они выучили меня говорить несколько слов по-ихнему, потом я догадалась – сама пошла в библиотеку Св. Женевьевы, спросила там словари и грамматику… так и научилась немножко, чтобы понимать их. Я приходила к ним в колонию с работой, садилась, – около меня собирались женщины и дети. Я учила их шить, вязать, рассказывала им Священную историю… Ах, как они меня любили! Вы себе представить не можете, как нам жаль было расстаться! Они звали меня к себе в Африку, обещали отвести самое лучшее жилище, только бы я приехала.
Я с интересом смотрела на добрую даму. То, что она говорила, было так просто и… оригинально. Сколько народу бывало на выставке, и вот нашелся человек, который увидел в неграх не простой выставочный материал для зрелища, а существа с живыми человеческими интересами.
«Скрыл Бог от премудрых и открыл младенцам», – вспомнилось мне когда-то и где-то читанное изречение. Эта простая женщина бессознательно давала дикарям тот свет цивилизации, которым так любят оправдывать колонизаторы свои вторжения со штыками и пушками в дебри Африки. И я живо, всем сердцем чувствовала в этой женщине ту непосредственную доброту, сердечность, которой так часто не хватает умным, ученым людям, – и мне стало отраднее и легче на душе. А она продолжала:
– Да вот, что хотите, – но все равно они очень милые, эти маленькие негры. И я к ним очень, очень привыкла и ужасно жалею, что они уехали.
Она вздохнула и замолчала.
– Отчего же бы вам к ним не съездить? – пошутила я.
– Ах, что вы! это невозможно! Такое путешествие… и дорого, и боюсь я моря…
Тем временем большой чайник вскипел на спиртовой лампочке, и я предложила ей чаю.
– Ой, как хорошо… русский чай. Наш французский чай никуда не годится в сравнении с вашим! Он дорогой здесь, в Париже, и, к сожалению, не всем доступен…
– Вы здесь живете одна? – наконец решилась я спросить, считая неловким и неудобным расспрашивать, кто она такая, откуда и чем занимается.
– О, нет. У меня есть дочь – четырнадцати лет. Очень веселая и добрая, – учится в школе. Ее зовут Жанна. Я, знаете ли, даю ей религиозное воспитание, – это такая опора для женщины.
Мне всегда был ненавистен подобный взгляд на религию. Наша мать, сама не верующая ни во что, кроме денег, – держалась его с нескрываемым цинизмом, насильно посылая нас, дочерей, когда мы были детьми, в церковь, предоставляя сыновьям полную свободу совести. Но эта женщина была трогательно наивна в простоте и доброте души своей. И я спросила только:
– Почему же?
– Потому что жизнь женщины более трудна; ей нужна опора, поддержка, утешение… Все это она находит в религии. К счастью, у моей Жанны прекрасный, веселый характер, она всегда и всем довольна. Мы живем с ней в двух комнатах. Одна гостиная, другая спальня. Вот и теперь – приду от вас – как приятно сознавать, что ляжешь в теплую, нагретую постель.
– Чем же можно нагревать постель? – удивилась я.
– А кувшинами с горячей водой. Видали вы такие белые глиняные? Мы кладем их в ногах… вот постель и нагревается.
Я не могла удержаться от смеха. Здесь так холодно в домах зимою, такая отвратительная система топки: камины вовсе не нагревают комнаты, тепло только пока топишь, печки выдвижные – немногим лучше. Все мерзнут зимою, и эти усилия нации во что бы то ни стало согреть хотя постель – казались мне такими смешными.
– Однако я долго у вас засиделась, – сказала добрая дама, поднимаясь с места. – Уже скоро десять. Мне еще минут двадцать ходьбы до дому.
– Далеко вы живете?
– Нет, – тут на Avenue d’Orléans; позвольте, я вам напишу свой адрес: M-me Blanchard – 5, Rue Brézin, – написала она неверным детским почерком.
– Если что вам понадобится – напишите… Ну а теперь спать пора… Доброго вечера, мадемуазель.
– Доброго вечера, мадам.
Посещение этой дамы действительно как-то развлекло меня, и стало легче на душе.
7 января
Сегодня на лекции в Collège de France, в узком коридоре, среди массы публики, мне бросилась в глаза фигура высокой, стройной красавицы. Я узнала ее. Это была Сорель.
Помню, как четыре года тому назад, будучи уже на последнем курсе, – она вошла в нашу аудиторию первого курса, и мне показалось, точно сильный солнечный луч осветил ее. Мы тогда же познакомились. Потом она кончила, и я не теряла ее из виду; недавно слышала от кого-то, что она вышла замуж за журналиста Сореля. И теперь мы встретились здесь. Я нерешительно подошла к ней.
– Здравствуйте, Сорель, узнали меня? Мы были вместе на курсах.
Она приветливо улыбнулась.
– Как же, как же, помню… только фамилию вашу забыла.
– Дьяконова.
– Давно вы приехали сюда? Куда поступили?
– Около двух месяцев; поступила на юридический факультет.
– И я тоже думаю, на будущий год. Теперь у меня ребенок, сама кормлю, некогда. Заходите к нам, пожалуйста, вот адрес. – И Сорель написала его на визитной карточке.
Лекция началась, и мы сели в разных концах залы.
Я очень обрадовалась этой встрече: все-таки хоть отчасти свой человек. С моего курса никто не уехал за границу.
12 января
Как тянется время! Дни не идут, а ползут один за другим – ужасные, серые, тоскливые… Не хочется никуда идти. Понемногу перестаю посещать свой факультет. Он здесь убийствен: все мало-мальски интересные курсы по наукам общественным, экономическим – отнесены на докторат. На нашем первом курсе читаются только политическая экономия, история права, конституционное, гражданское право. Ни истории философии, ни энциклопедии права, как у нас в России… Мальчики-студенты – почти все сплошь буржуа, чистенькие, элегантные, практичные дельцы уже со школьной скамьи. Я пока еще не познакомилась ни с кем из них. Каждый студент юридического факультета имеет право на карточку факультета ès-lettres – в Сорбонну.
А там лекций такая масса, что растеряться можно – и не знаешь, куда идти, кого слушать.
Я первое время столько бегала по этим лекциям… Теперь напало такое отвращение ко всему, такая апатия, усталость.
Хожу на электризацию в Сальпетриер, – только не три, а два раза в неделю, – по средам и пятницам, а в понедельник как раз в этот час читает историю искусств Лемоннье. Я всегда хожу его слушать… очень люблю искусство.
Искусство необходимо мне, оно точно существенная часть моего
