Дети русской эмиграции - Л. И. Петрушева
Воскресенье 1918 или 1919 года, не помню хорошо, приехал ко мне отец и сообщил, что мать моя умерла, я и брат были расстроены и ничего почти что не ели в тот день, а отец служил в Гундоровском полку, и ихний полк отправлялся в Екатеринодар. Он с нами простился, дал денег и поехал со своим полком. Прошло месяца два; нам сказали, что мы будем эвакуироваться, а куда именно не знали, что сказал генерал Свечников, директор Донского пансиона. На другой же день нам дали обмундирование, какое было в пансионе, дали посуду, которая необходима для нас, отслужили молебен и пошли. Это было зимой 1919 года 21 декабря. У всех было настроение довольно хорошее, потому что шли пешком, шутили, разговаривали, перекидывались снежками. Мне дал карабин есаул Семенов, наш воспитатель, и я все время шел с ним; сперва я воображал себя воякой, потому что я имел карабин. Шли мы вечером и пришли в станицу Старочеркасскую. Мы прошли в тот вечер 25 верст, заморились. Дали нам поесть не особенно сытно, потому что мы заморились и есть хотелось здорово, пришли туда, спали на полу по-походному, почти что друг на друге лежали. Встали мы утром, выпили чай и пошли; теперь не так было весело, выспались очень плохо и шли не так бойко, как первый раз; на ходу дали нам поесть кусочек мяса и хлеба для подкрепления сил.
Шли целый день, у меня руки замерзли, и весь замерз, а сзади меня шел воспитатель, дал глотка три коньяку; мне стало после этого тепло и шел до самого вечера; некоторые мои друзья ехали на подводе, самые маленькие, а кто постарше – шел. Мы пришли в Кагальницкую станицу и остановились в какой-то школе и в этой школе справили Рождество Христово. Я не спал всю ночь, потом, смотрю, в часов 12 к нам пришел генерал Свечников, разбудил поздравить с Р<ождеством> Х<ристовым> и дал нам по яблоку и по нескольку пряников и конфет, и в общем шли до последней станицы, а там доехали до Екатеринодара на поезде. В Екатеринодаре было не особенно хорошо, потому что давали нам все время холодную пищу, так что у нас у всех почти что болели животы. А из Екатеринодара поехали в Новороссийск. В Новороссийске кормили очень хорошо, все вдоволь, не занимались при этом, а это для нас под руку.
Поехали мы в Египет на пароходе, приблизительно недели две, я заболел сыпным тифом и пролежал с неделю. Потом приехали в Египет. Жили за городом Измаилией на Суэцком канале, было хорошо. Там жили мы в палатках, сперва по 7 человек в каждой палатке. Было тесно, хоть мы и маленькие были, потом дали нам англичане еще палаток, так что стало в каждой палатке по 4 человека. Классы были у нас незавидные, они у нас были в бараках.
Я занимался незавидно, и так же другие, потому что была жара невыносимая и лень было заниматься, так же и преподавателям. Каждый день ходили купаться на Суэцкий канал, переплывали на Азиатскую сторону, ходили там, собирали патроны и иногда и деньги находили. Каждое воскресенье ходили рыбу ловить, жарили сами в пустыне, но если поймают, то худо приходилось, потому что не разрешали. Ходили рвать финики в парк, боялись, что если поймают, то пропадай, тебя так изобьют, что сесть и лечь нельзя.
Однажды пошел один воспитанник нашего класса за финиками в парк, его поймали, разрезали руку его же ножом и избили до того, что еле дошел до лагеря. Это воспитатели узнали, но не наказали, потому что он уже был наказан; все-таки продолжали ходить, иногда пойдут большие 5-го класса или 4-го класса, то арабам достается плохо, иногда так их изобьют, тоже еле дойдет до своего дома. Мы часто с арабами дрались, и всегда на нашей стороне остается победа.
Мы жили в Египте 2 1/2 года. Над каждой палаткой сажали что-нибудь. В Египте кормили очень хорошо. Ели много, до отвала, сами стирали, зашивали, все сами делали. Потом уже говорили, что скоро поедем в Константинополь.
В Египте у нас было футбольное состязание с греками, с арабами, с англичанами, с индусами. Сперва нашим набивали, наши плохо сперва играли, потому что с Дону большая часть и не видели даже футбола, но потом на нашей стороне победа оставалась; и были состязания между собой. В общих чертах в Египте было хорошо. Потом мы поехали в Константинополь и жили в Буюк-Дере. Сперва было плохо, а потом сжились; сперва не хотели ехать даже в…[151]
Климов Юрий
Мои воспоминания с 1917 года
Когда началась революция, я учился в Петрограде в Михайловском подготовительном училище для дочерей и сыновей артиллеристов. Я тогда лежал в лазарете и видал движение по улицам. Ездили автомобили, выбрасывая прокламации. Ездили на автомобилях кучи вооруженных солдат. Обстреливали против нас здание. Все это мне смутно помнится. Потом мама приехала и взяла меня. Мы уехали в Финляндию.
Пожив там некоторое время, мать решила ехать в Новочеркасск, как этого хотел отец, бывший на фронте.
Когда подъезжали к Новочеркасску, то стали появляться белый хлеб, молоко, яйца и пр<очие> продукты. Все было дешево. Приехали в Нов<очеркасск>; жизнь спокойная, дешевая. Прожили 1–2 месяца. Получили от отца приглашение ехать в Рени на румын<ской> границе. Он командовал 8-й Донской батареей. Поехали. Ехать было неважно. Под конец путешествия на ст<анции> Знаменка мать выхлопотала место в санитарном поезде. По дороге, в Бендерах и других станциях, была масса черешен, вишен, очень дешевых, и вообще было много продуктов, а еще больше товарищей. Мать даже опасалась, что в батарее у отца неладно, так как товарищи позволяли себе вольности.
Приехали в Рени. Едва нашли отца. Мы его не предупредили, и он ничего не знал. Слякость была страшная. Отец обрадовался страшно. Мама сразу успокоилась, увидав, что все офицеры в погонах и полное повиновение царит в батарее. Хотя я ни разу не слыхал, чтобы мой отец был когда-нибудь жесток. Батарея стояла в то время на отдыхе. Но все же два орудия были установлены для стрельбы по аэропланам, которые появлялись каждый день. Один раз даже бомбу сбросили около базара, во
