Дети русской эмиграции - Л. И. Петрушева
Эта дорога продолжалась 7 дней; на 8-й мы пришли в Мцихет. Идти было трудно, в первый же день нашего выхода нас обстреляли горцы, но потерь не было; мы за эти 8 дней пережили весну, лето, осень и зиму, зима длилась 1 день, но этот день был очень трудный. Мы шли пешком, а снег в некоторых местах доходил до пояса, и в этот день мы прошли 20 верст, а на другой день мы шли по зеленым долинам Грузии.
Придя в Мцихет, мы поехали в Боржом, а оттуда в Кутаис, где и простоял корпус на р. Риони месяца 2. Оттуда в Батум, из Батума в Крым, г. Ялту, где простояли 6 месяцев, нас кормили и одевали на счет ген<ерала> Врангеля, но и Врангеля разбили, несмотря на геройство его армии. Корпус поехал в Сербию. Особых происшествий по дороге не было; долго стояли на рейде в Константинополе и сильно голодали в дороге, а затем мы прибыли в Сербию, и корпус направили в лагерь «Стернище», где мы прожили 2 1/2 года среди лесов. Жилось там нам неплохо. В 1923 году меня родители взяли из корпуса, случайно узнав, что и мы в Сербии. Вместе с ними я приехал в Константинополь, где и поступил в британскую школу.
Дыхов С.
Мои воспоминания с 1917 года
В 1917 году я жил в Малороссии в Полтавской губернии, у нас было собственное имение, и мы жили довольно роскошно. Тогда я учился дома, меня учила мать, отец дома бывал очень редко. Я даже сам не знал, где он служил, я только помню, что по вечерам отец и дедушка собирались в гостиной и возле стола под светом лампы читали газеты и разговаривали о политике. Иногда возникали споры, тогда вмешивались мать и бабушка. Я тогда ничего еще не понимал и сидел себе тихонько в углу на диване и слушал разговоры. Часто случалось, что я засыпал, тогда мать вспоминала, что я до сих пор еще не сплю, и меня будили; я нехотя шел в детскую и там засыпал. Наутро я просыпался всегда веселый, одевался, умывался, молился Богу и шел в столовую, где уже был накрыт стол. Я приходил и должен был обязательно со всеми расшаркаться, пожелать доброго утра и поцеловать руку. После чая я шел заниматься, решал несколько задач, писал две страницы чистописания и т. д.
После уроков я шел гулять в большой сад; если это было летом, то я рвал большие букеты цветов и по звону колокола бежал домой. За обедом меня пичкали всякими котлетками, курицей и индейкой и вообще всем, чем только было можно. После обеда, по обыкновению, мне был выговор за то, что я опять облился супом и выпачкался. Меня приводили в должный порядок и отпускали опять гулять, я бежал на качели, шел на птичий двор, где кормили кур, смотрел на цыплят, но, как только появлялся индюк, я подобру-поздорову убирался оттуда. Так проходил весь день. По вечерам иногда я сидел в детской, где няня рассказывала мне, что моя мама давно уже умерла, но я тогда плохо все понимал, и я до сих пор хорошо не знаю, кто моя родная мать, так как в семье это от меня скрывали, но я про это и не спрашивал. Иногда отец звал меня и тихо говорил мне, что я сирота, но я почему-то сильно смущался и избегал таких разговоров; отец это, кажется, замечал и тоже ничего про это мне не говорил. Потом настроение в семье стало какое-то натянутое, все говорили, что будет какая-то «Революция», говорили про какую-то войну с немцами; отца в это время не было. Я ярко помню, как однажды утром отец приехал на лошади в военном обмундировании. Мне это очень понравилось, я целый день бегал, очень был веселый, но отец позвал меня, посадил на колени и начал говорить, что он уезжает на войну и, может быть, больше не вернется; я начал просить его, чтобы он взял на войну и меня, но он сказал, что я еще очень глуп, после этого он сказал, чтобы я никогда его не забывал и молился за него Богу. Отец опять сел на лошадь и уехал; все плакали, но я очень радовался, потому что папа сказал, что я скоро буду такой же военный, как и он, и тоже пойду на войну. Но после мне стало скучно и я втихомолку плакал.
После мы переехали в город Сумы. Я стал учиться в гимназии в первом классе; отец приезжал в отпуск один раз и опять уехал. Отец мною очень гордился, но я этого почти не замечал, я думал только одно: скорее кончить учиться и поехать на войну. Мать мне часто говорила, что скоро будем жить очень бедно, что папу могут убить и тогда некому будет работать, но я на это не обращал внимания.
Однажды я шел из школы и увидел, что по улицам идет целая масса рабочих с флагами и во все горло что-то распевает. Я пошел за ними посмотреть, куда они идут, но вспомнил, что дома меня ждут обедать. Я скорее пошел домой. Дома меня спросили, где я был, я рассказал все, что видел. Мне за это сильно влетело и сказали, чтобы я больше не проделывал таких штук.
В школе перестали учить Закон Божий, и я перестал ходить в нее. Отец вдруг приехал весь грязный и одет в мужицкое белье. Он мне объяснил, что в городе большевики и что с ними нельзя разговаривать, что они хамы и воры. В городе стали все время ходить вооруженные люди, отец стал скрывать свое происхождение, и я видел, что утром он надевал маленький револьвер за пояс; все время у нас были обыски и грозили нас убить, если мы не скажем, что у нас скрывается офицер. Мы, конечно, все молчали, и даже сестра, которая в то время была
