Смертельный код Голгофы - Ванденберг Филипп
Вольф Инграм, руководитель спецкомиссии, которая уже несколько месяцев блуждала впотьмах, не имея возможности представить хоть какой-нибудь конкретный результат, решила использовать остроту момента и пойти в наступление. В одном интервью итальянской газете открылась возможная взаимосвязь между убийством израильской ученой-археолога и немецкими пациентами, умершими после трансплантации органов. Этот факт стал излюбленной темой для обсуждения в желтой прессе по всей Европе.
Через день после заключения под стражу синьору Сельвини отпустили. Ее адвокат смог предоставить для нее безупречное, подтвержденное двумя свидетелями алиби на период совершения убийства и внес за нее залог.
* * *В отель Гропиусу позвонил комиссар Артоли. Он не говорил по-немецки, но превосходно знал английский и настоял на том, чтобы Гропиус не покидал отель до тех пор, пока он сам туда не приедет. Гропиусу необходимо дать показания по делу об убийстве Шебы Ядин. У Гропиуса появилось плохое предчувствие. Откуда Артоли было известно его имя и откуда он знал, что Гропиус остановился в этом отеле?
Вопреки ожиданиям, Артоли не произвел на Гропиуса отталкивающего впечатления. Он был очень вежлив, обходителен и начал допрос с того, что предложил расположиться в уютном уголке гостиничного холла.
— Мне очень жаль, господин Гропиус, что я отрываю вас от дел такой малоприятной процедурой.
Гропиус отмахнулся:
— Прошу вас, не беспокойтесь, комиссар, я знаю, о чем идет речь. Так что вы хотели у меня узнать?
— Ну, что ж. — Артоли производил впечатление человека, у которого в запасе куча времени и он вообще стоит над всеми этими хлопотами. Во всяком случае он излучал такое спокойствие, которое иногда даже казалось провоцирующим.
— Профессор, — начал он с легкой улыбкой, — вы сняли со счета банка в Турине двадцать тысяч евро. Не могли бы вы мне рассказать, что вы сделали с этими деньгами?
Вопрос оказался для Гропиуса совершенно неожиданным и застал его врасплох.
— Откуда вам это известно? — раздраженно возразил он.
Артоли пожал плечами. Пока Гропиус медлил с ответом, комиссар объяснил:
— Одна синьора из банка вспомнила о транзакции, когда прочитала в газете, что у убитой и у синьоры Сельвини при себе нашли именно такую сумму.
Гропиус понял, что загнан в угол. Как вести себя теперь? Он никоим образом не должен раскрывать правду! Правда была настолько абсурдна, что он только навлечет на себя подозрения. Никто не может принудить его отчитываться о местонахождении его денег.
— Двадцать тысяч евро — большие деньги, по крайней мере для рядового комиссара. Но даже профессор не ходит на прогулку или за покупками в магазин с такой суммой в кармане. Итак, где же эти деньги, профессор?
— Я не обязан давать вам отчет по этому поводу! — не сдержавшись, ответил ему Гропиус. — Эти деньги заработаны честным путем и обложены налогами в Германии. Никто не может принудить меня к тому, чтобы расходовать или выдавать их в Италии.
— Тут вы абсолютно правы, профессор. Но объяснение могло бы снять с вас все подозрения.
— Какие подозрения? Не хотите ли вы сказать, что обвиняете меня в убийстве Шебы Ядин?
— Вы знали убитую?
— Нет.
— Вы уверены?
— Да.
— Странно. Вот ведь какое удивительное совпадение. Вы сидите с ней в одном и том же самолете из Тель-Авива в Рим, потом пересаживаетесь в другой самолет из Рима в Турин, и кто же снова там оказывается? Шеба Ядин. А два дня спустя эта Шеба Ядин погибает от руки убийцы. Жизнь и впрямь рассказывает нам странные истории. Вы не находите?
Гропиус растерянно посмотрел на него:
— Откуда вам все это известно?
Комиссар с чувством превосходства улыбнулся и ответил:
— Итальянским полицейским и правда плохо платят, но из-за этого они не стали глупее других. — С этими словами он достал из кармана сложенный пополам листок бумаги и развернул его перед Гропиусом:
— Это факс из полицейского управления в Мюнхене. Здесь написано, что вы в данный момент освобождены от занимаемой должности. Поскольку пациент в вашей клинике умер после трансплантации печени от смертельной инъекции хлорфенвинфоса. Шеба Ядин умерла от укола этого же препарата. С ума сойти, правда?
Гропиус почувствовал, как кровь ударила ему в голову. Он думал, что все это у него уже давно позади, а теперь эта предательская игра началась вновь. В отчаянии он провел ладонью по лицу:
— Да, я признаю, что звучит это странно. Несмотря на это, я никоим образом не причастен к этому убийству. Наоборот.
— Наоборот? Профессор, как прикажете мне это понимать?
— Я следил за Шебой Ядин, чтобы выяснить обстоятельства той смерти в клинике!
— Вы считали Шебу Ядин убийцей?
— Нет, но я думал, что она приведет меня к ним! У Шебы Ядин были контакты с мафией или с какой-то другой тайной организацией.
Самоуверенный взгляд комиссара привел Грегора Гропиуса в бешенство. Артоли всем своим видом показывал, что не верит ни единому его слову. В ту же секунду, повинуясь какому-то сумасшедшему импульсу, Гропиус вскочил, перепрыгнул через кресло и помчался в направлении выхода из отеля. Однако там у него на пути встали два карабинера. Они цепко держали Грегора, пока к ним не подошел Артоли.
Он покачал головой, подойдя к Гропиусу, и вымолвил с присущим ему спокойствием:
— Ну-ну, профессор! Почему вы хотели убежать, если ни в чем не чувствуете себя виноватым? Нет, это была плохая идея. А пока я заключаю вас под стражу. Вы находитесь под подозрением в убийстве. Вы имеете право воспользоваться услугами адвоката и с этого момента отказаться от дачи показаний.
Слова Артоли Гропиус слышал как будто издалека. Когда комиссар потребовал от него в сопровождении карабинеров подняться в свой номер за вещами, Гропиус последовал его приказу, как будто под гипнозом. Позднее он не мог вспомнить, как дошел до номера и спустился обратно к выходу из гостиницы. Единственное, что Грегор отчетливо помнил, был Пьер Контено, с которым он столкнулся, выходя из лифта. В первый момент профессор не был уверен в том, что это действительно Контено. Но после его гадкой ухмылки все сомнения отпали.
* * *Кардинал Паоло Кальви, государственный секретарь Святого Престола, сцепил руки за спиной и выглянул на площадь Святого Петра через высокое окошко. Он стоял так, чтобы его не было видно с улицы: курящий одну за другой сигарету кардинал — это не очень хорошо. За свое пристрастие он расплачивался язвенной болезнью желудка, следы которой явственно читались на его лице. Глубокие морщины под глазами и вокруг рта делали шестидесятилетнего кардинала на вид восьмидесятилетним стариком. Солнце бросало яркие лучи в прокуренное помещение — зал с красными тканевыми обоями и музейными экспонатами, непосредственно находящийся под жилыми комнатами папы римского.
Паоло Кальви считался человеком, имевшим реальную силу в стенах Ватикана, насколько можно было вообще говорить о силе применительно к этой среде. В качестве кардинала-госсекретаря он обладал в церкви своей собственной «домашней» властью, которая наводила страх даже на его друзей. Он определял ведущие линии политики Ватикана, а его подчиненные шептали, старательно это скрывая, что он страдает болезненным властолюбием. Этому феномену подвластны многие клирики, достигшие вершин церковной иерархии, поднявшись из самых низов, зачастую из крестьянских семей.
В зал вошел монсеньор Антонио Круцитти, и, пока кардинал-госсекретарь стоял к нему спиной, судорожно махал рукой перед своим лицом, разгоняя едкий дым.
— Laudetur, Eminenza[19]! — воскликнул монсеньор, чтобы обратить на себя внимание.
Кальви повернулся, искусственно прокашлялся, так что казалось, сигарета в любой момент упадет на пол, и начал без обиняков, медленно подходя к Круцитти:
— Я позвал вас, монсеньор…
Как церковная колокольня, возвышался над коренастым кардиналом долговязый Круцитти, так что кардиналу даже пришлось задирать голову. Но, как и в любом Божьем храме, при котором колокольня играет довольно скромную роль, в то время как в низеньком сооружении и происходят основные события, здесь тоже главное слово принадлежало невысокому кардиналу Кальви.
