Спросите у бабушки Сидзуки - Ситири Накаяма
– Он даже не зашел к тебе, чтобы принести свои соболезнования и извинения?
Мадока, поджав губы, покачала головой.
Эти двое почти не пересекались. Теперь Кацураги понял, почему она так отреагировала.
Причина, по которой Саэгусе не позволяли видеться с Мадокой, единственной оставшейся в живых родственницей погибших, вполне возможно, была в том, что ему приказал это кто-то из начальства. Хоть ее и называют «родственницей», на тот момент она была всего лишь четырнадцатилетней девочкой. Очевидно, они решили, что, вместо того чтобы напрасно провоцировать эмоции у нее, лучше держать участников происшествия подальше друг от друга и завершить суд с выгодой для себя.
– Но… так странно…
– Что именно?
– Он произвел на меня совсем не то впечатление, как тогда, когда я увидела его впервые.
* * *
Вернувшись домой, Мадока тут же изложила Сидзуке все подробности дела, на что та спросила:
– А что ты сама думаешь, Мадока?
– В каком смысле?
– Этот Паоло – убийца или нет? Если думать только о самих обстоятельствах дела, то очевидно, что совершить преступление было невозможно, но, с другой стороны, согласно гипотезе, которую выдвинули сотрудники участка Хондзё, есть вероятность, что он вступил в сговор со своими напарниками. Ну так что, к какой версии ты склоняешься?
– Я думаю, что Паоло не убивал!
– Почему? Ты ведь лично его даже не видела.
– Потому что Кацураги-сан его видел, и он не думает, что Паоло лжет.
– Ты меня удивляешь, – произнесла Сидзука, вздыхая. – Вот так запросто поверить мнению другого человека! А что я тебе раньше часто говорила? Что любовь слепит.
– Что значит «слепит»? Все, что могла увидеть, я рассмотрела как следует!
– Рассмотрела как следует что-то, помимо Кацураги-сана?
– Ч-что ты такое говоришь?!
Пытаясь скрыть свое смущение, Мадока с воодушевлением снова пересказала обстоятельства дела.
– Ты же сама всегда говорила, что собственные впечатления очень важны и нужно им следовать. Вот и Кацураги-сан говорит то же самое.
– Ого! Что же он сказал?
– Следователи из участка Хондзё сначала определили подозреваемого, а уже потом начали сбор доказательств. Он говорит, что это опасный путь.
Неожиданно с лица Сидзуки исчезла улыбка.
– Как будто они пытаются подобрать ответы под свои выводы. Таким образом ведь легко прийти к ложному обвинению!
Сидзука в несвойственной ей манере задумалась, поэтому Мадока какое-то время просто наблюдала за ней. Было ощущение, что она спрятала где-то в тени своего ума острый меч, которым обычно разрубала любые загадки, после чего продолжала неуклюже шагать вперед.
– Бабушка?
– То, что говорит твой парень, вполне резонно. Тут нужно действовать аккуратно. Есть такая поговорка: лучше действовать небрежно, но быстро, чем кропотливо, но медленно. Но когда дело касается расследования преступления – тут все наоборот. В этом случае может быть вмешательство со стороны политиков или критика со стороны общества, так что может случиться непоправимое, если не погрузиться в дело и не проверить тщательно все имеющиеся улики.
Взгляд Сидзуки стал печальным.
– После ареста в течение двух дней дело направляется в прокуратуру. Прокурор, принявший дело, в течение двадцати четырех часов направляет запрос на предварительное заключение под стражу, и после, как правило, дается десять дней на расследование. Если в течение этого срока не удалось провести достаточное расследование, то арест продлевается еще на десять дней. Если и в этом случае не удалось привлечь подозреваемого к суду, то это означает, что не было найдено решающих доказательств. Само собой, если следственная группа спешит, значит, они хотят любой ценой выбить из подозреваемого признание. И если удастся начать судебный процесс, то прокурор будет во что бы то ни стало добиваться обвинительного приговора. Мадока, в этот раз идет схватка со временем.
– Бабушка…
– Просто так сфабриковать ложное обвинение нельзя. В таком случае они не только разрушат на корню жизнь невиновного человека, но и не докопаются до правды. Но дело не только в этом. Ложное обвинение бросит тень на следователя, прокурора и судью, которые имеют отношение к расследованию. Конечно, и в этих кругах есть те, кто бессовестно заявляет, что они тоже люди, а значит, тоже имеют право на ошибку, но все-таки все люди по сути одинаковы. Они никогда не забывают. Они никогда не перестают сожалеть.
Сидзука медленно опустила голову. И тут Мадока догадалась.
– Не может быть! У тебя тоже такое случалось в прошлом?
– Да. И послевкусие было отнюдь не из приятных. Я тебе обычно рассказываю только истории, которыми могу гордиться, так что если иногда не добавлять к ним истории о провалах, то не получится соблюдать баланс.
Мадока выпрямила спину.
– Это случилось где-то в конце эпохи Сёва. Я тогда занимала должность главного судьи в Верховном суде. Это было дело об убийстве, сопряженном с грабежом, где безработный мужчина, вломившись в агентство по недвижимости, убил супружескую пару, которая им управляла, и в довершение забрал крупную сумму денег и сбежал. Доказательств была целая гора. Волосы преступника, оставшиеся на месте преступления, отпечатки пальцев, следы. На джемпере, в котором был этот мужчина в момент ареста, обнаружилась кровь жертв. Во время допроса он во всем сознался, и то, что он рассказал, мог знать только преступник. Поэтому оставалось только выяснить, преднамеренным ли было убийство, и определить тяжесть наказания. Однако на первом же заседании в окружном суде он резко изменил свои показания и стал утверждать, что невиновен. И заявил, что предоставленные доказательства и протокол его признательных показаний были сфабрикованы полицией.
Пока она рассказывала, в ее памяти ожили воспоминания. Сидзука продолжала говорить, глядя куда-то вдаль:
– Подсудимый, который уже признался в совершении преступления, придя на «эшафот», испугался реального наказания и изменил свои показания – это история далеко не редкая. Предоставленные доказательства были идеальны, и в противовес им ничего, доказывающего невиновность этого мужчины, не было. Приговор на первом слушании – смертная казнь. У подсудимого был государственный адвокат и в тот же день он подал апелляцию, поэтому дело передали в мой суд. Хоть это и называется «апелляционным процессом», если со стороны защиты не предоставлены новые весомые доказательства, то судебный процесс превращается лишь в доказательство правильности изначальных аргументов. Я вынесла вердикт в поддержку решения первого суда – смертный приговор. В тот момент я верила, что все сделала верно. Но когда объявила о закрытии заседания, я посмотрела на этого мужчину и немного растерялась. Как ты думаешь, почему?
– Его глаза были полны обиды?
– Нет. Он выглядел абсолютно безжизненно. В его глазах не было ни отчаяния, ни ярости, это были совершенно пустые глаза человека,
