Прежняя жена - Шанора Уильямс
Повернувшись, я посмотрела на Роланда. Он все еще не спускал с меня глаз.
– Я поговорю снаружи.
Не дожидаясь его реакции, я открыла одну из задних дверей и вышла. Захлопнув створку, отбежала подальше, чтобы Роланд не услышал.
– Самира! – надрывался в трубке брат.
– Да, я здесь. Келл, два часа ночи. Почему ты звонишь так поздно?
– О нет, вопросы тут задавать должна не ты. Я сейчас в офисе, и коллега только что прислал мне на почту статью. И я читаю: Роланд Грэм тайно женился и провел медовый месяц на горнолыжном курорте. Новобрачная? Женщина по имени Самира Уайлдер!
Я закрыла глаза и судорожно втянула ртом холодный воздух.
– Я собиралась рассказать тебе, Келл.
– Я должен был узнать об этом первым, Мира!
– Ну, я не хотела тебе говорить сразу – знала, что ты наш брак не одобришь.
– Ну зачем, Мира? – простонал он. Наверняка при этом брат закрыл глаза и ущипнул себя за переносицу. – Какого дьявола ты вышла за него замуж после всего, что я тебе рассказал?!
– Потому что я не верю слухам, понятно? Или по крайней мере, не верила. Теперь сомневаюсь.
– Он причастен к смерти своей жены. Я это знаю, – настаивал Келл.
– Да ничего ты не знаешь! Никто ничего не знает, кроме Мелани, а она покончила с собой.
– Это ложь, которую он тебе скармливал?
Я покачала головой, глядя на снег на земле:
– Я… доверяю Роланду.
– А не следовало бы. И где ты, черт возьми? Я еду к тебе. Мне нужно знать, что с тобой все в порядке.
– Келл, со мной все в порядке. Серьезно.
Тут я услышала скрип двери и глянула в ту сторону: из дома в ботинках и верхней одежде вышел Роланд. Он приблизился, и сердце у меня снова заколотилось.
– Все в порядке? – спросил Роланд.
Я кивнула и отвернулась:
– Слушай, Келл, перезвоню тебе через пару часов, когда немного посплю, хорошо?
– Нет, Самира. Мне нужно знать, что с тобой все в порядке! Мне нужен адрес…
– Спокойной ночи. Люблю тебя.
Я повесила трубку, прежде чем брат успел что-то сказать, и повернулась к Роланду, бросавшему на меня косые взгляды.
– Все в порядке? – спросил он, тоже разворачиваясь ко мне.
– Роланд, все в порядке, – ответила я.
– Тогда почему у меня такое чувство, будто ты что-то скрываешь?
– Я ничего не скрываю. – Я отступила назад и тут же пожалела об этом, потому что Роланд нахмурился:
– Возвращайся, пожалуйста, в постель.
– Да-да. Только кое-что посмотрю в павильоне…
– К черту гребаный павильон, Самира! Возвращайся в постель сейчас же! – рявкнул он.
Округлив глаза, я вздрогнула и попятилась.
– Я… я просто хотел сказать… – Зажмурившись, он выдохнул, а затем посмотрел на меня и поднял руки, словно пытаясь успокоить испуганное животное. – Пожалуйста, просто вернись в постель, Самира. Мне плевать на ту книжку. Мне плевать, что ты не спишь допоздна, я просто… Я хочу, чтобы ты была со мной. Ты, моя жена.
Я кивнула, отчаянно пытаясь дышать ровно, и, когда Роланд протянул мне руку, я взяла ее. Мои собственные руки дрожали, пока мы шли к особняку; он, наверное, думал, что от холода, но это было не так.
Меня охватил настоящий ужас.
В спальне я сунула дневник в нижний ящик тумбочки, а поверх обложки положила телефон. Мы легли, и Роланд обнял меня, прижимая к себе, точно пленницу, которая останется с ним навечно. И тогда я поняла: брат имеет полное право беспокоиться обо мне.
Это была та сторона Роланда, о которой говорила Мелани. Собственническая, чужая, враждебная сторона, и с таким мужем я вовсе не чувствовала себя в безопасности. Я подождала, пока Роланд уснет, и, не снимая его рук со своей талии, осторожно потянулась к тумбочке, взяла телефон и отправила Келлу адрес особняка вместе с одним коротким словом, которое он должен понять без дальнейших объяснений: «Поторопись».
46
К моему огромному удивлению, несмотря на теснившиеся в голове вопросы и тревожные мысли, я заснула рядом с Роландом. Проснувшись, однако, обнаружила, что его руки уже не обнимают меня. Вторая половина кровати была пуста, а когда я провела по простыне рукой, почувствовала прохладу – значит Роланд встал уже давно.
Я потянулась за телефоном и увидела три непрочитанных сообщения от Келла, а также по меньшей мере десяток пропущенных звонков.
Что происходит, Самира?
Мне уже не по себе. Почему ты не отвечаешь?
Выезжаю к тебе прямо сейчас.
Последнее сообщение принесло облегчение. Но ненадолго. Приподнявшись на кровати, я обнаружила, что кто-то сидит в кресле в углу комнаты.
– О боже! – воскликнула я. – Роланд? Какого черта?!
Встревоженный, Роланд встал и поднял руки вверх:
– Извини! Не хотел тебя напугать.
– Все в порядке, – выдохнула я, держась за грудь. – Почему ты там сидел? Что происходит?
– О, я… э-э… Я принес тебе завтрак. Ну, я видел, как ты ходила куда-то ночью, пошел проверить и все такое – в общем, теперь жду, когда ты проснешься, принес еду. Странно, понимаю. Просто не хотел, чтобы ты подумала, будто я избегаю тебя.
Он повернулся влево и взял поднос с завтраком, затем подошел к моей тумбочке и, слегка наклонив голову, поставил поднос туда. Я оглядела угощение: французский тост, яичница-болтунья, чашка с фруктовым салатом, а также яблочный сок.
– А что за повод? – Я села, прислонившись спиной к изголовью.
– Попросил Ядиру приготовить. – Он улыбнулся, затем переступил с ноги на ногу. – Я… хм… должен извиниться перед тобой за свое поведение вчера ночью. – Он стоял в нескольких шагах от меня, неловко почесывая голову. – Не хотел так кричать.
– О, ясно. – Я поджала губы, не зная, что сказать.
Я не собиралась заверять мужа, что все нормально, потому что это ненормально. Совсем ненормально так срываться. Ночное происшествие заставило меня задуматься: часто ли Роланд ведет себя подобным образом, когда не получает того, чего хочет? Насколько близок он был к тому, чтобы схватить меня так же, как Мелани на Гавайях?
Подойдя ко мне вплотную, Роланд опустился на колени и потянулся к моей руке. Я позволила ему взять ее.
– У меня есть особенности, Самира, за которыми нужно следить. Я вспыльчив, знаю. Все держу в себе, скрываю эмоции, а потом они накапливаются и перехлестывают через край. Но я работаю над собой. Хочу стать более терпеливым. Более понимающим. Конечно, ты нуждаешься в личном пространстве и в павильоне тебе, наверное, спокойно – я не имею ничего