Черные небеса - Арнальдур Индридасон

class="p1">Проектор был одним из немногих вещей, которые бастард взял с собой, когда переехал к своей матери Сигурвейг. Он не знал о новом мужчине в ее жизни, так как в то время был в сельской местности. Затем однажды пришло известие, что его мать хочет, чтобы он вернулся. Она переехала в муниципальный квартал в одном из новых пригородов и утверждала, что бросила пить и встретила нового мужчину. Затем ему позвонила женщина, к которой он никогда не обращался как к Матери, только Сигурвейг, потому что после двух лет разлуки она была для него как незнакомка. Это был первый и единственный раз, когда она позвонила ему на ферму, и разговор был коротким: она хотела, чтобы ее младший ребенок переехал и жил с ней. Он ответил, что ему хорошо на ферме. «Я знаю, дорогой, — услышал он, как она сказала по телефону, — но теперь ты возвращаешься домой, ко мне. Это было одобрено. Все улажено».

Несколько дней спустя он попрощался с женой фермера и двумя дочерьми этой пары, и фермер сам отвез его на главную дорогу и ждал вместе с ним, пока не прибудет автобус. Был разгар лета, и он чувствовал, что предает фермера, потому что шла уборка сена и они нуждались в его помощи. Пара часто хвалила его за усердие и готовность помочь. Они сказали, что однажды с ним все будет в порядке, более чем в порядке. Вдалеке они увидели приближающийся автобус, и в конце концов он остановился рядом с ними в облаке пыли.

«Всего доброго, и, может быть, ты заглянешь к нам, когда у тебя будет возможность», — сказал фермер, делая вид, что собирается пожать ему руку, а затем обнял его. Он сунул ему в руку банкноту в тысячу крон. Автобус резко тронулся, и фермер исчез, когда снова поднялась пыль. У него никогда в жизни раньше не было денег, и по дороге в Рейкьявик он все время доставал банкноту из кармана и с удивлением рассматривал ее, затем складывал и засовывал обратно в карман, только чтобы минуту или две спустя выудить ее и изучить снова.

Сигурвейг должна была встретить его на автобусной станции, но когда он приехал, ее нигде не было видно. Был холодный вечер, и он долго стоял рядом со своим чемоданом, ожидая ее. В конце концов он взялся за это дело. Он не знал, как добраться домой, или в каком районе находится многоквартирный дом, или даже названия улицы, и по мере того, как приближался вечер, его беспокойство росло. Ему не к кому было обратиться за помощью. Его долго не было дома; фермер давным-давно сказал ему, что его отец уехал жить за границу, и он ничего не знал о своих двух братьях и сестрах, которые были значительно старше. Больше никого не было.

Он сидел над своим делом, возвращаясь мыслями к своему дому или, скорее, к месту, которое он называл домом последние два года. Они бы уже закончили в коровнике, и девочки валяли бы дурака. Затем они прогоняли собак с кухни, и подавался ужин: возможно, отварная озерная форель с растопленным сливочным маслом — его любимая.

«Я полагаю, ты тот сопляк, с которым я должен был встретиться».

Он поднял глаза. Над ним навис человек, которого он никогда раньше не видел.

«Ты малыш Энди, не так ли?» — сказал мужчина.

Никто не называл его Энди с тех пор, как он уехал из города.

«Меня зовут Андрес», — ответил он.

Мужчина оглядел его с ног до головы.

«Тогда это, должно быть, ты. Твоя мама передает привет — по крайней мере, я думаю, что она так сказала. В последнее время она не в особенно хорошей форме».

Он не знал, как ответить, не знал, что означают слова этого человека или что он имел в виду под формой.

«Тогда давайте двигаться дальше», — сказал мужчина. «Не забудьте о своем деле».

Мужчина направился в сторону автостоянки перед автобусной станцией. Проследив, как незнакомец исчезает за углом, он встал, взял свой чемодан и последовал за ним. Он не знал, что еще можно сделать, но был настороже; с первого мгновения у него сложилось впечатление, что этому человеку нелегко будет понравиться. Об этом ему сказал его тон голоса, когда он упомянул свою мать, презрение, с которым он произнес «маленький Энди». Мужчина даже не поздоровался с ним; все, что он сказал, было: «Я полагаю, ты тот сопляк, с которым я должен был встретиться.» Он заметил, что у мужчины не хватает кончика одного из указательных пальцев, но ни тогда, ни позже ему не пришло в голову спросить, как это произошло.

Сигурвейг спала в спальне, когда они добрались до квартиры. Мужчина объявил, что уходит, и сказал, чтобы он не шумел и не будил свою мать, поэтому он тихо сидел и ждал на стуле в кухне. В квартире была одна спальня, за закрытой дверью гостиная, кухня и небольшая ванная комната. Очевидно, диван в гостиной должен был стать его кроватью. Он был измотан путешествием и долгим ожиданием на автобусной станции, но не решался лечь на диван, поэтому положил голову на руки на кухонном столе и, прежде чем осознал это, уснул.

Как раз перед тем, как он уснул, его взгляд привлек какой-то предмет в гостиной. Он понятия не имел, что это такое, но оно стояло на столике у дивана, квадратное и квадратное, с ручкой сверху; чужеродный предмет из внешнего мира, с непонятным логотипом сбоку: «Белл энд Хауэлл».

Позже он узнал, что у нового мужчины в жизни его матери также была кинокамера с другим названием, в котором он не мог разобраться ни с головы, ни с хвоста, что озадачило его не меньше, чем название проектора. Имя Эумиг было выжжено в его памяти.

Он долго смотрел на старый проектор Bell & Howell и на свет, который он отбрасывал на противоположную стену; казалось, обрывки воспоминаний воспроизводятся сами собой в ярком свете машины. Старик что-то прохныкал и обернулся.

«Чего ты хочешь?» — спросил он.

Человек в кресле молчал. От него сильно воняло мочой, а маска на его лице была влажной от пота.

«Где камера?»

Мужчина пристально смотрел на него сквозь прорези посмертной маски.

«А фильмы? Где фильмы? Скажи мне. Я могу убить тебя, если захочу. Ты понимаешь это? Теперь я контролирую ситуацию! Я! Не ты, старый хрыч. Я! Я все контролирую».

Ничего. Из-под маски не доносилось ни кашля, ни стона.

Как тебе